Таким образом, полное разрушение культурного мира, которое, ввиду предстоящей нам катастрофы, ныне кажется более чем гарантированным, на самом деле скрытое благословение. Старые рельсы расы, религии и национальности обречены на слом, а на их месте впервые за историю мы увидим сообщество, основанное не на животном начале, а на человеческом, которое человек отвергал так долго. Борьба идет между инстинктом смерти и инстинктом жизни. Она не имеет ничего общего ни с культурой, ни с хлебом насущным, ни с идеологией, ни с вечным миром, ни с безопасностью. Раскол становится столь широк, что нам предстоит или саморазрушение, или общность, какой мы до сих пор не видели. С каждым новым конфликтом мы все более понимаем, что настоящая битва происходит внутри и является не чем иным, как войной между человеком реальным и идеальным. Идеальный человек должен сгинуть, и он определенно погибнет, ибо последние удерживающие его подпорки гнутся и скрипят. Человек, если ему суждено выжить, должен открыться и принять мир, принять целый свет во всей его «светскости». Потому что, как верно указывает Гуткинд, так называемое сублимированное убийство, или отказ от избыточности, – это даже хуже, чем то массовое убийство, которое мы сейчас устроили. Я особенно подчеркиваю этот аспект его книги, так как мне всегда казалось неопровержимым, что война справедлива и необходима до тех пор, пока люди настаивают на подавлении своих убийственных инстинктов. Война – это не бизнес, и не проклятие богов, и не неизбежность, она отражает наш внутренний раскол, проекцию наших подавленных страстей и ненависти.