Мудрость сердца

Тот мир, в котором мы сейчас живем, Гуткинд называет мамзеровским – миром путаницы, идолопоклонства, видений, вещей, ориентированных на смерть, миром человека лишь как объекта, ожидающего искупления. В мире этом нет ничего, кроме тоскливой последовательности предсказуемых событий. Бог в нем становится пустой концепцией, человек – изолированным индивидуумом, а пространство вокруг него – набором вещей. Перед нами картина зла с самым чудовищным из всех наказаний, смертью при жизни. Такой ложной светскости, в которой живут все народы на земле, Гуткинд противопоставляет реальную «светскость». Корни человека, по его мнению, лежат не в сознании, а в реальности. Затем он снова переходит к понятию смерти, утверждая, что она не является существенной долей человека, что он может отделиться от нее как от случайности. «Посреди жизни, – пишет он, – мы исполнены смерти[87], но и она не дает нам освобождения… Бессмертие пока еще не существует. Бессмертие – это следствие того, когда человек, очищенный от Тумы, изначальной испорченности, превращается из существа закрытого в открытое, способное говорить… Изолированный индивидуум не может, умерев, освободиться от мира смерти. Мы все неразрывно связаны. Пока один из нас принадлежит смерти, ей будут принадлежать все». И затем он анализирует древнееврейское слово, обозначающее вечность, смысл которого сводится скорее к «победе», чем к «длительности». «Умереть – это значит отъединиться, но не прекратиться. Связанный с другими свободен от страха смерти, потому что страх коренится в отъединении. Там, где есть страх, за ним следует быстрое бегство к собственности. А оно смертельнее любого телесного загнивания, – заключает Гуткинд, – это работает коварный принцип смерти в пределах нашей души».

Невозможно преувеличить важность этой темы. Смерть – первостепенная одержимость нашего времени, и нас уничтожает именно страх перед ней. Великие толкователи современной действительности – то есть ложной светскости – все оправдывают убийство. В глубине души даже пацифисты являются его сторонниками. Мир разделен на идеалистические лагеря, и любой провозглашенный идеал несет смерть другим идеалам, смерть всем, кого это касается. Люди фанатично готовы убивать или становиться жертвами. Никогда еще мир не был столь предан делу смерти и разрушения. Нигде во всем мире нет народа, свободного от упреков. Даже нейтральные страны, по причине их бессердечного торгашества и инертного безразличия, вносят свою лепту в этот смертельный рэкет. Такова высшая реальность нашего мира, подобного смерти, и с этим ужасом должен разбираться каждый, а не только законодательные собрания и правительства. Но где же он, этот каждый? Кто он? Кто отважен настолько, чтобы в решительный момент сказать «нет» – или даже выступить со своим «нет» заранее? Я чувствую, что книга Гуткинда адресована людям не нашего склада и поколения. Гуткинд, как Лоуренс, он человек переходной стадии, двуликий «герой-метафизик», с глубоким пониманием смотрящий назад и с восторгом – вперед. Он – из племени Плутона-Януса, о котором после открытия новой планеты не устают говорить немецкие астрологи[88]. Но если немецкий народ сливается в порыве к героической смерти, Гуткинд принимает на себя роль смелого метафизика, человека будущего, обращенного лицом к царству человеческому. Лейтмотивом становящегося человека будут тотальность, интеграция и единство. Сегодняшний человек переходного периода, раздвоенный между двумя мирами и несущий в себе лишь зародыш будущего, поистине обречен на муку двойственности.

Великое исследование Подсознательного, начатое Достоевским и впоследствии систематически продолженное Фрейдом и его учениками, имеет любопытное сходство с исследованием и развитием Нового Света в эпоху Ренессанса. Расширение известной вселенной всегда влечет за собой раздвоение в сознании. Мы знаем, как сошел на нет Ренессанс – в оргии мегаломании. «Современные» нации – Япония, Германия и Америка – сходят с ума подобным же образом. Более удивительных примеров шизофрении, чем в этих «передовых» странах, не сыскать. Ярость и грандиозность их деятельности всего лишь символ их импотенции, неспособности преодолеть раздвоение. Их колоссальная активность, ложно понимаемая как прогресс и просвещение, всего только средство распространения смерти, которую они несут в себе. Функция этих народов сводится к тому, чтобы сгноить до конца яйцо и уничтожить связь с утробой, способствуя появлению нового человека. Уже обреченные, они действуют подобно переносчикам опасной заразы, которая очистит землю для возникновения на ней нового образа жизни. Как говорит Гуткинд: «Только мертвые в этом мире проявляют силу и умеренность. Полностью открытый и очищенный от идолов мир – в нем нет смерти».