Мудрец. Сталкер. Разведчик

– Адъютант его превосходительства, – сказал журналист. – А где само-то превосходительство?

– В Давосе, на совещании, – сказал Киндер. – И вызывать его не велел, там мобилы положено отключать. А то бы я давно ему доложил о ваших успехах… Говорил я тебе, Матадор, нам надо было туда ехать, а не отмычкам этим недоделанным!

– Киндер, – откликнулся Майор. – Выбирай. А то последует.

– Та Киндер бы тамочко сам сказывся, у тый санатории, – сказал Мыло. – Бо вин и так скаженный…

– Упорный народ эти международные паханы, – сказал Печкин. – Я с той зимы не то что на Давос, я на родимые-то снега спокойно глядеть не могу, всё слышу, как снайперки щёлкают и льдинки мне голую спину полосуют… Но всё-таки любопытно было бы узнать – восстановили они здание в прежнем виде или какой архитектурный шедевр забабахали?

– Мегабайт как-то заявил, – сказал Матадор, – что день, когда вольные сталкеры начнут пялиться в телевизор, станет для них последним днём. И он прав. Пират, забудь о стороне родной, когда сигнал к атаке донесётся…

– А смотри, как Мегабайт во время войнушки-то пригодился, – сказал Печкин. – Как он ловко гайдамаков нейтрализовал, как братишку запугал!

– Вообще вольные сталкеры усиленно социализируются, – сказал Матадор. – Каждый солдат должен знать свой маневр. Только не превратиться бы нам в какое-то подобие «Долга»!

– Мыло! – позвал бармен Арчибальд. – Помоги Колчаку на кухне – он опять чуть палец себе не отрезал… Чемпион Зоны по схваткам на ножах называется! Кулинария – это ему не людей резать! То ли дело Топтыгин! Достанет свою ногтечистку – и чук-чук-чук! Всё умеет, хотя Колчаку в сыновья годится…

– Где они нынче с Белым бродят? – сказал Печкин. – Что им там делать? Замёрзшие патрули спасают? Не знаю, как я ему в глаза посмотрю. Что скажу? Что он мне скажет?

– Ничего, – сказал Майор. – Но это ещё хуже.

– Активизируется Зона в последнюю неделю, – сказал Матадор. – Она не дура, так просто заморозить себя не даст. Каждый Выброс помаленьку стравливает снег – значит, весной Зона не превратится в сплошное озеро. Это была бы катастрофа европейского масштаба. Воистину, Звезда Полынь пала бы на воды, и треть вод сделалась бы горькой! А так, может, и обойдётся… Разве что яйцеголовых на Янтаре малость подтопит…

– Не любите вы коллег, коллега! – сказал Печкин. – Завидуете подлинным учёным, этим застрельщикам инноваций! Кстати, что-то не вижу я Батюшки. Не случилось ли чего?

– Он на Материк пошёл – восстанавливаться в сане, – сказал Матадор. – Уж не знаю, положено ли такое по церковному уставу. Если положено – будем к обедне ходить, всенощную стоять… Посты держать…

– Тебе-то что, – сказал Киндер. – Тебе в синагогу надо.

– Надо, – не смутился Матадор. – Только ни одного ребе в Зону и волоком не затащишь. Потому что на столе одна кабанятина. А то бы мы с ним тебя обрезали и устроили потом бар-мицву на весь крещёный мир… С кошерной водкой «Кеглевич» под чудо-юдо-рыбу-фиш… Тебя давно обрезать пора, Да покороче…

Вот всю дорогу, подумал Печкин, друг друга поддевают, даже морды взаимно бьют, а случись что – глотку перегрызут за связчика…

– В Берлине, – сказал он, – я видел вывеску: «Кошерная мойка автомобилей». Гад буду – правда. Каково это читать недобитым альтпартайгеноссен? О, а где же наш морозостойкий бакалавр?

– Пошёл с Батюшкой, – сказал месье Арчибальд.

– За новым поясом шахида?

– Нет. Креститься. Батюшка его распропагандировал. Обещал вернуться, поваром хочет у меня работать. Он, оказывается, по кулинарии бакалавр. Я не против. Будет буйабез варить, луковый суп, марсельская кухня – это что-то…

Со стороны тамбура послышались глухие удары.

– Киндер, отвори, – сказал бармен. – Это Белый – больше некому…

Печкин внутренне сжался. Папка с личным делом безмятежно храпящего Павла Эмильевича жгла ему руки. Вошли Белый и Топтыгин.

– К нам на ёлочку пришли герои сказок Зоны – Дед-Кровосос и Химерочка! – объявил Матадор. – Ёлочка, зажгись холодным радиоактивным огнём…

– Чухню божью молотишь, дядюшка, – строго сказал Топтыгин. Он хорошо обвык в Зоне и уже не слишком уважал старших. – Сивый, а столь глумно баешь, людей поддедюливашь. От дикости так делашь-да. Родитель не похвалит! Арчибан Жанович, дорога душа, чайку-да спроворил бы – замолаживат на дворе, куржаком Зону подёрнуло…

А Белый молчал – ждал, что ему скажут. Он аккуратно снял белый романовский полушубок, свернул его и положил на стул.

Печкин нашёл было покаянные слова, но тут выскочила из кухни растрепанная Синильга, бросилась Белому на шею:

– Наконец-то! Какой ты холодный! Где тебя носило? Пойдём, я тебя переодену, потом кормить буду…

Белый растерянно оглянулся, пожал плечами и пошёл за Синильгой.

– Соскучала тумтаречка за ним, – сказал Топтыгин. – Жалеет она его, аж обмират…

– Счастливый, – сказал Матадор. – А вот меня жалеть некому – ни здесь, ни на Материке.