Мудрая кровь

Мозг Еноха разделился на две половины. Первая говорила с кровью, наполняясь от нее знанием, но ничего не выражала в словах. Слова и фразы томились во второй половине. И пока первая решала, как затащить Хейзела сначала в «Ледяную бутыль», а затем в зоопарк, вторая родила вопрос:

– Откуда у тебя такая клевая тачка? Надо тебе на бортах намалевать что-нибудь типа: «Залезай, детка». Я на одной машине такую надпись видел, и еще другую…

Лицо Хейзела Моутса оставалось неподвижным, будто высеченное из камня.

– Мой папаня как-то выиграл в лотерею желтый «форд», – пробормотал Енох. – С откидным верхом, двумя антеннами и прочими прибамбасами. Правда, папаня сменял тачку… Стой! Останови здесь!

Они чуть не проехали мимо «Ледяной бутыли».

– Ну и где оно? – спросил Хейзел Моутс, когда Енох провел его внутрь заведения. Там, в полумраке, в дальнем конце имелась стойка, перед ней – коричневые, похожие на поганки табуреты. Напротив двери висел плакат с рекламой мороженого: корова, одетая как домохозяйка.

– Оно в другом месте, – ответил Енох. – Просто по пути надо купить перекусить. Что будешь?

– Ничего, – сказал Хейз, неловко стоя посреди зала и спрятав руки в карманы.

– Ну тогда присядь, а я пока выпью.

За стойкой шевельнулась неясная фигура, которая оказалась женщиной с короткой стрижкой. Встав со стула и отложив газету, официантка подошла к стойке и кисло глянула на Еноха. На ней был некогда белый, а ныне покрытый бурыми пятнами фартук.

– Тебе чего? – громко спросила официантка, близко наклонившись к уху Еноха. Лицо у нее было мужского типа; руки – сильные, мускулистые.

– Солодовый молочный коктейль с шоколадом, детка, – тихо произнес Енох. – И чтобы мороженого побольше.

Яростно отвернувшись от него, официантка посмотрела на Хейза.

– Этот малый ничего не будет, только посидит и полюбуется на тебя, – объяснил Енох. – Он не голоден, разве что до твоей красоты.

Хейз невыразительно посмотрел на официантку, и та, развернувшись, ушла готовить коктейль. Хейз присел на крайний в ряду табурет и принялся хрустеть костяшками пальцев.

Енох осторожно посмотрел на него.

– Ты, никак, изменился? – спросил он через некоторое время.

Хейз встал.

– Давай адрес. Немедленно.

И тут до Еноха дошло: полиция! На лице его отразилось довольство от обладания новым секретом.

– Ты уже не такой зазноба, как вчера, – заметил Енох. – Не с чего больше задаваться?

Скорее всего, думал Енох, Хейзел Моутс угнал тачку.

Хейзел Моутс сел обратно.

– И что это ты так быстро вскочил там, у пруда? – спросил Енох.

Вернулась официантка – с готовым напитком.

– Не, понятное дело, – ровным голосом продолжал Енох, – я бы и сам не стал заигрывать с той уродиной.

Бухнув перед ним на стойку бокал с коктейлем, официантка проревела:

– Пятнадцать центов.

– Ты стоишь большего, детка. – Хихикнув, Енох стал потягивать коктейль через соломинку.

Женщина приблизилась к Хейзу.

– Ты зачем пришел сюда с этим сукиным сыном? – прокричала она. – Такой милый, тихий мальчик и пришел сюда с сукинсыном. Следи, с кем якшаешься. – Официантку звали Моди, и она целый день лакала виски из бутылки, спрятанной под стойкой. – Иисусе, – сказала она, утирая верхнюю губу. Потом села, скрестив руки на груди (напротив Хейза, но лицом к Еноху). – Каждый день этот сукин сын приходит сюда.

Енох думал о животных. Сейчас надо пойти к ним; правда, Енох ненавидел зверей в питомнике. От одной мысли о них его лицо наливалось шоколадным пурпуром, словно в башку ударял выпитый коктейль.

– Ты хороший мальчик, – сказала официантка. – Рыльце у тебя свежее. Смотри не изваляй в пушку, якшаясь с тем вон сукинсыном. Я чистых мальчиков сразу вижу.

Она говорила, крича и обращаясь в сторону Еноха, но тот следил за Хейзелом Моутсом. Внешне Хейзел Моутс оставался тих и спокоен, однако внутри его словно бы взводилась некая пружина. Невозмутимый, одетый в синий костюм, он лишь выглядел слегка пришибленным; пружина внутри его взводилась все туже и туже.

Кровь подсказала Еноху поторопиться, и он спешно всосал через соломинку остатки коктейля.

– Да, сэр, – продолжала Моди, – нет ничего милее чистого мальчика. Бог свидетель. Я сразу узнаю чистого или сукина сына, между ними огромадная разница, а вон тот гноящийся ублюдыш, что хрюкает за стойкой, настоящий сукин сын, черт его задери, и тебе надо быть с ним поосторожнее. Чистых мальчиков я сразу вижу.

Енох вынул из кармана пятнадцать центов и положил их на стойку, поднялся и обернулся к Хейзелу Моутсу. Оказалось, тот уже стоит, наклонившись к Моди. Официантка, впрочем, его не видела, потому что смотрела на Еноха. Когда лица Хейза и Моди разделял всего один фут, официантка обернулась.

– Идем уже, – позвал Енох, – некогда нам с ней заигрывать. Надо показать тебе ту штуку.

– Я чист, – произнес Хейз.

Ему пришлось повторить дважды, прежде чем Енох уловил смысл слов.

– Я чист, – повторил Хейз безо всякого выражения что на лице, что в голосе и глядя на женщину, словно на стену. – Будь Иисус правдой, я не был бы чист.

Уставившись на него, официантка проорала:

– Да какое мне дело! Плевать мне, кто ты!