Мучение

Ее темные волосы были собраны в кривой пучок. Ее бледное лицо выглядело тонким и отвисшим. Люси не чувствовал тот же самый всплеск чувств, который она чувствовала, когда смотрела на своих родителей в предыдущей жизни в Шасте. Но с другой стороны, она все еще не знала, кем ей приходилась Вера, помимо усталой женщины средних лет, протягивающей карты полусонной рыжеволосой женщине, чтобы та сняла колоду. Небрежно, рыжеволосая сняла колоду в середине; а потом руки Веры начали лететь.

Другие столы в казино были переполнены, но рыжеволосая женщина и ее крошечный муж были единственными, сидящими за столиком Веры. Однако, она устроила им хорошее представление, хватая карты с такой ловкостью, что казалось, ей не требовалось ни малейших усилий. Люси смогла увидеть изящную сторону Веры, которую она не заметила прежде. Талант к театральному.

— Итак, — сказал Майлз, наклоняясь к Люси. — Или мы идем… или…

Руки Шелби вдруг опустились на плечи Люси, практически втиснув ее в один из свободных кожаных табуретов у стола.

Хотя Люси легче было умереть, чем поднять глаза, она посмотрела первой. Она нервничала из-за того, что Вера могла узнать ее первой. Но глаза Веры скользнули по ребятам без интереса, а Люси вспомнила, что она выглядит по-другому с осветленными волосами. Она нервно ждала, не зная, что делать дальше.

Затем Майлз положил на стол перед Люси двадцатидолларовую купюру, и она вспомнила, что игра началась. Она продвинула деньги по столу.

Вера подняла подведенные брови. — Есть удостоверение личности?

Люси покачала головой. — Может мы могли бы просто посмотреть?

С другой стороны стола рыжеволосая засыпала, ее голова легла на жесткое плечо Шелби. Вера закатила глаза при виде этого и вернула Люси деньги, указывая на неоновую вывеску цирка Дю Солейл. — Цирк в той стороне, ребята.

Люси вздохнула. Они оказывались перед необходимостью ждать, пока Вера не закончит работу. И к тому времени она, вероятно, еще меньше будет заинтересована тем, чтобы говорить с ними. Чувствуя себя поверженной, Люси потянулась, чтобы забрать деньги Майлза. Рука Веры двигалась вперед, когда Люси тянулась за деньгами, и их пальцы соприкоснулись. Они обе вскинули головы. Странный шок кратко ослепил Люси. Она перестала дышать. Она смотрела в широко открытые ореховые глаза Веры.

И она увидела все.

Двухэтажный домик в заснеженном канадском городке. Снежные узоры на окнах, ветер, шуршащий по стеклам. Десятилетняя девочка смотрит телевизор в гостиной, качая на коленях ребенка. Это была Вера, бледная и симпатичная в разъеденных кислотой джинсах и ботинках Док Мартенс, толстой водолазке до подбородка, дешевое вязаное одеяло было между ней и спинкой кушетки. Миска попкорна стояла на журнальном столике, горстка холодных нераскрывшихся зернышек. Толстая рыжая кошка бродила по каминной полке, шипя на радиатор. И Люси — Люси была ее сестрой, крошкой в ее руках.

Люси почувствовала, что ее покачивает на табурете в казино, пытаясь запомнить все это. Быстро появившись, воспоминание сменилось другим.

Люси — малышка, бегающая за Верой то вверх, то вниз по лестнице, обветшавшие широкие ступеньки под ее шумно переступавшими ногами, ее грудь, сжатая от затаившего дыхание смеха, когда прозвенел дверной звонок и белокурый мальчик с гладкими волосами зашел, чтобы повести Веру на свидание, а та остановилась, поправила свою одежду и повернулась спиной, отвернулась…

Спустя одно биение сердца Люси была подростком с беспорядочно вьющимися темными волосами до плеч.

Растянувшись на Верином покрывале из джинсовой, грубой ткани, но каким-то образом очень удобной, она читала тайный дневник Веры. Он любит меня, Вера небрежно писала снова и снова, ее почерк становился все более и более петляющим. И затем и силой отрывающиеся страницы, смутное очертание сердитого лица сестры, ясные следы ее слез…

И потом снова другая сцена: Люси все еще взрослая, может быть семнадцать. Она готовила себя к тому, что должно было произойти.

Снег, льющийся с неба как мягкие белые помехи. Вера и несколько друзей, катающихся на коньках на замерзшем водоеме позади их дома, наворачивающие быстрые круги, счастливые и смеющиеся, а на потертом ледяном краю водоема, присела Люси; холод просачивался через ее тонкую одежду, в то время как она шнуровала свои коньки, второпях, как обычно, чтобы догнать свою сестру. И около нее теплота, которую не нужно было даже разглядывать, чтобы узнать — Даниэля, который был тих, угрюм и уже с тщательно зашнурованными коньками. Она могла чувствовать желание поцеловать его — и все же не было видно никаких теней. Вечер и все вокруг было усеяно звездами и сверканием, бесконечно ясным и полным возможностей.

Люси искало тени, но затем поняла, что их отсутствие имело смысл. Это были воспоминания Веры. И снег ухудшал видимость. Однако Даниэль должен был все понимать, как он понимал тогда, когда нырнул в то озеро. Он, должно быть, всегда это ощущал. Он вообще когда-нибудь заботился о том, что случалось с такими людьми, как Вера после того, как Люси был убита?