Мучение любви. Келейные записи

Трогательная и поучительная история! «Положите в сердце своем вступить в монашество без сторонних намерений – с одним исключительным желанием душу спасти»; «если с принятием монашества у вас соединяется что-нибудь постороннее, то лучше в монашество совсем не постригаться»,– вот те основополагающие законы, которые никак нельзя нарушать.

А о том, как грешно, как дерзко и как мерзко пред Богом, когда монахи начинают мнить себя годными и способными к несению епископского служения, свидетельствует такой случай, произошедший на Афоне в XIX веке.

В одной пустыннической келье на Святой Горе подвизался монах-грек, выходец из знатного рода. Отказавшись от всех прав своих на славу и почести света, он избрал суровую пустынную жизнь. Нужно полагать, что в монашеских подвигах он был чрезвычайно ревностен и сильно раздразнил беса, который воздвиг против него жесточайшую брань. Когда все попытки злого духа в мысленной брани остались безуспешными, диавол нашел, однако же, слабую сторону в душе монаха и его собственное сердце и разум употребил орудиями к его падению. Бес вскружил голову пустынника мыслями о высоте его подвигов, убедил его разум представлением разнообразия и строгости и множества их и таким образом мало-помалу со временем довел несчастного до такого заблуждения, что он стал желать таинственных видений и очевидных опытов проявления духовного мира. Когда таким образом укоренились в нем глубоко гордость и самомнение, демон стал действовать решительно. Он начал являться пустыннику в виде Ангела и беседовать с ним. Несчастный до того верил словам «ангельским» и собственному своему помыслу, что начал желать служения Церкви в архиерейском сане, которого, по словам «ангела», он давно достоин и к которому предназначен Самим Господом. Значение родных его в свете слишком занимало его воображение, и слава их имени щекотала мысль забывшегося подвижника. Недоставало только случая, который бы мог его вызвать из пустыни в мир… Но у беса за этим дело не станет. Однажды, когда пустынник был слишком занят высоким своим предназначением в будущем и, придумывая средства к достижению своей цели, погрузился в глубокую задумчивость, вдруг кто-то брякнул кольцом на крыльце. Пустынник вздрогнул, перекрестился и, нашептывая молитву, подошел к двери.

– Кто там? – спросил он.

– Такие-то,– отозвались из-за двери,– мы с твоей родины, принесли тебе от родных твоих поклон и еще кое-что. Мы с важным к тебе поручением, позволь войти к тебе и переговорить с тобою, святой отец.

Пустынник отпер дверь, и два незнакомца почтительно приветствовали его.

– Прошу пожаловать,– скромно произнес пустынник, пропуская гостей внутрь.

Незнакомцы вошли. Хозяин усадил их на циновочный диван и сам сел напротив. Вошедшие стали говорить:

– Вот что мы должны сказать тебе, святой отец: ты знаешь, как мы страдаем в подданстве Порты, как угнетены мы, наши семейства, наша вера и самая наша Церковь… Война у турок с Россией кончилась миром, чрезвычайно для нас выгодным, нам теперь даны свобода и возможность жить по-христиански… Но вот беда: у нас, на твоей родине, нет епископа. А без епископа может ли быть Церковь, в силах ли мы управляться сами собой? Кто защитит нас от хищничества турок? Между тем мы знаем твоих родных, знаем и тебя, и твою жизнь, а потому прости нас, что мы тебя без твоего согласия выпросили себе в епископы. Вот на это и турецкий ферман, а при нем и патриаршая грамота… – и посетители вынули бумаги и передали их пустыннику.

– Помилуйте! – возразил пустынник, смиренно потупив глаза, а между тем готовый прыгать от радости.– Мне ли принять жезл пастырского правления, когда я и сам собою не в силах владеть? Мне ли взять на себя бремя апостольского служения, когда я чувствую свои собственные немощи и множество грехов? Нет, чада, отрекаюсь от того, что выше сил моих! К тому же моя пустыня не рай, я дал обет пред Богом – умереть здесь…

– Как хочешь, думай о себе, святой отец,– отвечали незнакомцы,– а глас народа – глас Божий; воля правительства – воля Божия! Ты знаешь, что общественная польза предпочтительнее нашей собственной. А ферман на что? Нет, отец, не отрекайся! Церковь тебя зовет. Если ничто тебя не трогает, ни бедствия народа, ни семейные наши горести, так ужели и нужда Церкви для тебя ничего не значит?

– Когда так,– отвечал наконец пустынник по некотором размышлении,– согласен.

– Итак, отец, поторопись! – заметили гости.– Чем скорее отправимся, тем лучше: невдалеке отсюда, на дороге, нас ждут мулы и провожатые.