И ведь как отцы всегда ненавидели эту болезнь, сколько обличали и предостерегали! А сегодня сколь многие из числа монашествующих безо всякого стыда и зазрения совести откровенно устремляются за санами и званиями! Им-то стыднее и позорнее всех должно быть такое соревнование! На Афоне была и есть такая традиция: когда узнавали, что кто-либо из монахов вынашивает помысл о получении священнического сана, то такового уже никогда не благословляли на рукоположение.
У святого Симеона Нового Богослова есть на этот счет крайне строгое суждение. В одном Слове он обращается к монаху, который, живя вполне правильно по-монашески, «отгоняет от себя всякую страсть, всякую злую похоть, всякое пристрастие и естественную любовь к родным и всякому человеку, и, действуя так, достиг наконец совершенной безгрешности и чистоты и воспринял в себя Бога, сущего превыше всех небес; вследствие чего не тревожим уже никакою страстью и ни к чему уже совершенно не имеет никакой склонности и любви, но всегда пребывает с Богом, имея ум свой постоянно горе в пренебесном Царствии Его». И вот, «положим далее,– говорит святой Симеон,– что, в то время как ты находишься в таком состоянии, кто-нибудь внезапно позовет тебя и введет в какой-либо город, где церкви большие и прекрасные, архиереи, иереи, царь со всем синклитом вельмож и телохранителей. Потом… начнут со многими слезами приглашать и просить тебя принять на себя попечение о душах их, чтоб ты пас их и пользовал учением своим,– и ты, не получив на то от Бога мановения, презришь Его, сподобившего тебя благодати соцарствовать с Ним, и, оставя небесные и вечные блага, дарованные Им тебе, спустишься к этим непостоянным и привременным и свяжешься с теми, которые пригласили тебя пасти их. Как думаешь? Ужели не праведно будет, если Бог, когда ты поступишь таким образом, оставит тебя пользоваться только этими привременными благами, которых ты возжелал, лишив благ духовных как в настоящей жизни, так и в другой? Конечно, нет. Даже если бы Сам Бог повелевал тебе принять на себя пасение душ человеческих, тебе следовало бы, падши пред Ним, восплакать и с великим страхом и скорбию сказать: Владыко Господи! Как мне оставить сладость пребывания с Тобою единым и пойти в ту суетливую и многотрудную жизнь? <…> Не низводи меня, бедного, в такую тьму. Или я согрешил в чем-либо пред Тобою, Господи, не зная того, и Ты за это опять возвращаешь меня в тот хаос, из которого Сам… извлек меня и вывел? Не расстраивай меня так сильно... но если я согрешил в чем пред Тобою, накажи меня здесь, где нахожусь. Если находишь благословным, отсеки лучше все члены мои, только не посылай меня туда, в тот хаос.
Если бы Бог и опять стал говорить тебе: иди, паси овец Моих, иди, обращай ко Мне братий своих словом учения твоего, следовало бы и тебе опять ответить: увы мне, Господи! И как отделиться от Тебя мне, недостойному? Если бы опять и в третий раз сказал Он тебе: нет, ты не отделишься от Меня; Я и там буду с тобою неразлучно, то и тебе следовало бы опять, падши, восплакать и, омочая мысленно слезами пречистые ноги Его, сказать: как возможно Тебе пребывать со мною, Господи, если я низойду туда и омрачусь? …если сердце мое, поползновенное на всякое зло, склонится к лести и похвалам человеческим? <…> Боюсь, Господи, чтобы не победило меня сребролюбие; боюсь, чтобы не овладела мною воля плоти, чтоб не обольстила меня сласть греховная, чтоб не омрачила ума моего забота о пастве, чтоб не возгордила меня честь царей и властей, чтоб не надмила меня великость власти и не наустила презирать братий моих; боюсь, чтобы не выступить мне из подобающего моему званию чина от пиршеств и винопития, чтобы не стала опять упитанною от сластей плоть моя… боюсь, чтобы просьбы собратий моих епископов и друзей не склонили меня стать участником грехов их… И где мне, Господи мой, изложить все опасности звания сего, которые бесчисленны?.. Пощади же меня, Человеколюбче, и не посылай меня туда – долу, на это предстоятельство над народом – в среду таких и толиких бед и зол.
Если бы даже Бог, похваляя любовь твою и твое смирение, сказал тебе: не бойся,– не будешь преодолен ничем противным, ибо Я обещаю тебе всегда быть с тобою, и ты будешь иметь Меня помощником себе во всяком деле,– Я и там – долу прославлю тебя с преизбытком и сюда опять возвратишься ты еще с большею славою и в большей светлости и будешь соцарствовать со Мною в бесконечные веки; – если бы даже, говорю, тебе дал такое обещание человеколюбивый и Всеблагий Царь, то и тогда не следовало бы тебе дерзать и быть совершенно беспопечительным, но надлежало находиться в страхе и трепете великом, помышляя, что ты как бы нисходишь с великой высоты в глубь глубочайшего кладезя, полного разными зверьками и пресмыкающимися,– и в таком настроении, с великим страхом взойти на престол патриарха, или митрополита, или епископа, или другого какого предстоятельства над народом»[58].