Да, как же нам не хватает этой простоты, которая есть хождение пред Богом, а не перед человеками! Но ведь и простота эта не так проста! Непросто и нелегко стяжевается, не без подвига и борьбы с собою. Не надо думать, что только захотел – и стал таким вот простым. Это ведь не поза, не внешняя только манера поведения, не развязность и панибратство, не одна лишь бесцеремонная свобода обращения с людьми, а действительная честность, презрение славы человеческой, «возненавидение души своей в мире сем»! Такая простота может стоять только на прочном фундаменте самоотречения, действительного «погубления души своей» в мире сем ради «обретения ее» в Царствии Небесном; на месте, очищенном от проявлений гордыни, после серьезных уже схваток с этой своей самостью и самодовольством. А как наивно, несерьезно многие теперь увлекаются только наружной притягательностью такой простоты и непосредственности, которые так нам нравятся у святых отцов, которыми мы восхищаемся. Имея внутреннее противление, отвращение к тем распространившимся ханжеству, лицемерию, фальши и льстивому притворству, которыми каждый из нас бывает окружен тесно со всех сторон в миру, многие современные, особенно молодые люди становятся в позу распущенности и вызывающей вычурности, желая как-то выразить свое отвращение ко всему этому уродству. Это довольно характерное для многих современных молодых людей настроение. На самом деле они только переменили позу, продолжая все так же лицемерить, лгать, человекоугодничать, представлять себя теми, кем они вовсе не являются на самом деле. Мало того, в этом позерстве еще больше лжи и притворства.
Так нередко и мы, прочитав у святых отцов о простоте и непритворстве, не поняв даже, что эта простота так неблизка еще нам по духу, еще вовсе не свойственна нам, несродна и не заслужена нами, спешим подражать ей наружно, будто она уже есть в нас. Таким образом некоторые разыгрывают в монастыре дешевый и душевредный «спектакль». Они начинают как бы «юродствовать» друг перед другом, якобы скрывая свои духовные делания, которых у них еще вовсе нет. Стараются никак не выразить внешне свое благоговение и покаяние, которые как раз на первых порах требуют внешних проявлений, без коих душа новоначального и вовсе не может согреться. Якобы для «честности» и «непритворства» они начинают выделывать разные свободные, а иной раз и соблазнительные выходки: говорить дерзко, обнаруживать свою внутреннюю нечистоту и громко заявлять о своих страстях, греховных желаниях перед братиями. Они даже не замечают того, что так вести себя им совсем нетрудно, что для этой распущенности им вовсе не требуется побороть в себе что-либо болезненное, смирить тщеславие. Причем характерно, что все эти люди вовсе не так «просты» и «неприкровенны»: когда исповедуются и особенно когда духовник указывает им на какой-либо их грешок, начинается такое горячее оправдание себя, как раз тут многое свое пытаются скрыть!
Есть здесь одна коварная сторона: оказывается, сегодня само наше почтение и благоговение перед добродетелями христианскими вовсе не таковы, какими отличались христиане в прежние времена. Даже в монастыре среди молодой братии какое-то тайное уважение и предпочтение отдается более не тому, кто тих, смирен, послушлив и сохранил себя в плотской чистоте, но тем, кто был прежде «сорвиголовой», «натворил делов» и теперь еще горяч и умеет за себя постоять. Даже в обители такие качества, какие имеют цену в миру и там модны, под давлением того же духа мира уже не видятся мерзостью и немощью, но так же вызывают тайное признание, так что часто новоначальные (а то и пожившие довольно в монастыре) стыдятся не страстные свои наклонности проявлять, а как раз показаться тихими и кроткими, послушливыми и не могущими постоять за себя.
Таким образом, в этой свободе и развязности таятся не простота и непритворство, а наоборот,– желание сыграть определенную роль и заслужить некоторое признание, здесь также позерство и спекуляция. И основание такого поведения все та же гордыня. Как раз прежде всего необходимо усилие побороть в себе всякую вольность, дерзость и свободное обращение, изо всех сил стараться быть действительно послушным, тихим и безответливым. Но «стараться быть» и играть в то, что ты уже есть такой,– разные вещи! Необходимо найти «золотую середину» между тем, что необходимо исполнять внешне, и тем, что можно не делать заметным. Нужно бояться как нарочитого выпячивания, так и расслабления по причине отсутствия внешних действий, неотделимых от внутреннего делания.