И верила, хотя и не могла сказать, откуда взялась эта вера и как глубоко она простиралась. Просто это было единственное, что могло помочь нам обеим пережить тот день, так что надо было извлечь из него максимум пользы.
Из комнаты костей мой путь лежал обратно к катеру через «Королеву». Но потом меня осенило,
Я нашла голову робота, разбитый стеклянный купол, и прижала к себе, баюкая, словно это был мой новорожденный ребенок. Мне бы не удалось попасть сюда без Паладина, и он заслуживал большего, чем остаться брошенным в руинах.
– Ты еще заговоришь, – сказала я, давая обещание нам обоим. – Я это знаю. Мы друг с другом еще не закончили.
Другой вещью, которую я взяла, была «Книга миров» Ракамора.
Катер стоял на месте, большой палец Прозор подергивался на рычаге управления двигателями. Как только я прошла через шлюз, она запустила ракетные, и мы ловко переправились к «Рассекающей ночь», проделав это с той непринужденностью, которой ожидала ее команда. Прозор усложнила нашу задачу, потому что надо было успеть вылезти из скафандров и снова облачиться в броню призрачников. Но броня нам помогала, словно желая вернуться к нам почти без приказа.
И тем не менее у меня все это время сердце было не на месте. Я не могла связаться с Адраной и не знала, как ловко ей удалось их обмануть.
Могу сказать одно: нас не ждали.
Совсем.
Когда катер вернулся в молчании, этому никто не удивился. Может, ни на катере, ни в обломках «Королевы» и не работали трещальники, но Боса получила свой трофей и возвращалась с ним. Открывайте шлюзы и приготовьтесь отбыть на ионных и под гротом, мальчики и девочки.
Ну, так им должны были сказать. А получили они, когда мы причалили, быстрое и кровавое воздаяние во всех формах членовредительства, какие можно устроить с доспехами и оружием призрачников, и им совершенно нечего было противопоставить нам.
Вот что я скажу по поводу нашего поведения: мы проявили сдержанность. Дело не в милосердии и не в каком-то там всепрощении. Никакой ерунды такого рода, после всего, что она на нас вывалила. Но «Королева» погибла, и нам требовался корабль, если мы собирались попасть домой, где бы этот дом ни находился. «Рассекающая ночь» не занимала первую строчку в списке кораблей, которые я могла бы выбрать, но ничего другого у нас не было.
Так что мы ее захватили без особых повреждений, и это было великолепно; в конечном итоге среди нас не нашлось никого, кто не гордился бы тем, что был в команде «Королевы» при капитане Труско.
– Этот корабль теперь наш, – сообщила я. – Какие бы злодеяния ни совершила Боса, корабль в них не виноват. И мы можем начать приводить его в порядок.
– Есть одно злодеяние, с которым я хочу покончить в первую очередь, – сказала Прозор. – Это и тебя касается, Фура. Мы нехорошо обошлись с Гарваль, когда она была одной из нас. Но можем правильно поступить сейчас. Знаю, для нее уже слишком поздно, однако я сама ни минуты не проведу на этом корабле, пока она вот так прицеплена к носу.
– Я тебе помогу, – сказала я, сожалея, что сама не вспомнила про Гарваль. – Ты ведь это знаешь, правда? Но сперва мне надо найти сестру.
Найти Адрану – и сообщить ей самую страшную из всех новостей.
Она была в комнате костей «Рассекающей ночь», когда мы захватили корабль, и ей хватило здравого смысла остаться там, пока шло кровопролитие. Никто из нас, конечно, не знал, где находится эта каюта, но – как я уже успела узнать – ее следовало искать как можно дальше от шумных частей корабля и как можно ближе к внутренней части. Искать примерно посередине всегда было хорошей стратегией, и, работая методично, от центра наружу, вскоре можно было обнаружить кости, как бы ловко команда ни пыталась скрыть свое самое ценное достояние.
Боса, стоило отдать ей должное, сделала все, что могла. Дверь и запорное колесо были спрятаны за фальшивой перегородкой, которая вставала на место после того, как кто-то входил. Но я бы разорвала этот корабль на части собственными ногтями, если бы это понадобилось.
Я постучала в дверь, воспользовавшись нашим условным стуком, и уже начала сама поворачивать колесо, когда почувствовала, что Адрана тоже напрягает мускулы. Колесо вращалось, пока не превратилось в размытое пятно, а затем дверь распахнулась, и мы снова оказались вместе.