Мстительница

Я записала слова на бумаге, десятки тысяч слов, больше, чем существует миров с именами, и если вы дочитали мои красные каракули до сих пор – и учли историю с моей рукой, – то у вас есть представление обо всем, что случилось со мной с того момента, как мы встречались с сестрой в последний раз. Я видела, как ее схватили на «Монетте», утащили прочь от меня по другую сторону двери, и потом страдала несколько недель, не зная, жива ли она. Видела, как истребили команду Рэка, как жестоко обошлась с ними Боса, и познала пределы, до которых способна дойти, чтобы мое сердце продолжило биться. Я видела Тревенца-Рич и побывала в шарльерах, а это больше, чем многим разумникам удастся когда-нибудь совершить. Я видела все миры снаружи Собрания и осознала, какой маленькой мерцающей лужицей жизни выглядит то, что мы называем Тринадцатым Заселением. Видела, что оставили нам призрачники, держала в руках ловчую ткань и смотровой камень. Болтала с пришельцами и роботами и обнаружила в себе такую жестокость, что сама едва не вздрагивала при мысли о том, кем стала. Я отвернулась от своего дома и бросила отца умирать; и хотя я начинала задыхаться, думая об этих вещах, а также о том, что произошло в Нейронном переулке, в лавке брокера конечностей, не могу сказать, что сожалела о шагах, которые привели меня к этому моменту. А также о месте, куда я попала, и о женщине, которой стала.

Боса Сеннен никогда не собиралась превратить меня в кого-то, кем я не являлась, но она это сделала, и если бы я однажды снизошла до подобия благодарности к ней, то только за это.

Адрана сначала не узнала меня в тусклом свете комнаты костей. Дело было не в доспехах. Я их к тому моменту уже сняла, и от этого почувствовала себя так, словно сбросила темный плащ угрызений совести и дурных намерений. Нет, ее сбило с толку то, как я выглядела без доспехов. Она слегка отпрянула, и я не могла ее за это винить. Дело было не только в светлячке или жестяной руке, не только в жестком выражении моего лица, которое все чаще выглядело строгим и сердитым, даже когда я этого не желала. Дело было в ярости в моих глазах, в слабых проблесках безумия и в том, что это меня нисколько не тревожило.

Мы поначалу не говорили. Просто обнялись – крепко, по-настоящему, зная, что нас больше не разлучат. Я слышала шумы, доносившиеся из остальной части корабля, но с тем же успехом они могли раздаваться из другой вселенной. Я вернула свою сестру.

Нам не нужно было многое друг другу говорить, по крайней мере сначала, и мы не нуждались в пришельческих черепах, чтобы обмениваться мыслями. Мы всегда общались на языке, который не нуждался в словах, не имел ничего общего с мертвыми чужаками и костями с начинкой, которые они нам оставили. Мы просто были сестрами и знали друг друга лучше, чем кто-либо другой.

Прошло много времени, прежде чем Адрана отстранилась от меня достаточно, чтобы окинуть взглядом с головы до ног.

– Что они с тобой сделали?

И я дала единственный честный ответ, на какой была способна:

– Они не делали ничего. Я все сделала сама. Я осознавала, на что иду. Я Фура Несс, и я выбрала сделаться такой, какая я есть.

– Если бы я тебя уже не знала, – проговорила Адрана, – я бы сказала, что ты меня пугаешь.

– Хорошо.

– Говорят, от светлячка меняются.

– От многих вещей меняются. Если он уже проник в мое серое вещество, может там и оставаться. Мне нравится, какая я сейчас. – Я шевельнула пальцами в ее руке. – Даже эти жестяные пальцы. Все не так плохо. Они с каждым днем все чувствительнее. – Я помедлила. – Мы захватили «Рассекающую ночь». Она теперь принадлежит нам, не Босе. Мы владеем этим кораблем и можем делать с ним все, что захотим.

Я знала, что сознательно замалчиваю о тысяче трудных дел, с которыми предстоит разобраться, прежде чем корабль действительно станет нашим, но еще мне было ясно, что мы решим все проблемы одну за другой, потому что мы теперь команда.

– Как ты думаешь, это поможет нам вернуться на Мазариль? – спросила Адрана.

– Могло бы. Но не думаю, что там для нас что-то осталось. – И я поняла, что должна сказать правду сейчас, пока она не начала гноиться, отравляя то, что было между нами. – Его нет, Адрана. Отца больше нет. Он умер.

– Умер? – тихо спросила она.

– Он был нездоров, когда мы уезжали. Мы это знали. После того как я вернулась, стало еще хуже. Но ты не должна винить себя.

– Винить себя?

Я сказала не те слова и в былые времена приложила бы множество усилий, чтобы пощадить ее чувства, но сказанного не воротишь, так что я могла лишь смягчить эффект.

– Мы взвалили на него тяжелое бремя беспокойства. Он внушил себе, что ты мертва, потому что так было проще, чем цепляться за надежду, что он увидит тебя снова. Я читала твой некролог, Адрана. Прямо перед тем, как уехала.

– Когда он умер?

Слова застряли у меня в горле, но я их выдавила:

– В то утро, когда я уехала. Паладин отправился со мной, и…

– В то утро, когда ты уехала. О, Фура. Наверное, это было ужасно.