Мститель

Буквально за несколько дней до подписания Брест-Литовского мирного договора большевиков с Германией Шолом наконец-то соединился со своим батальоном Рошаль. В конце марта 1918 года батальон находился невдалеке от Синельникова и Екатеринослава. До того батальон отступил от своих боевых позиций, нарушив приказ держаться до конца, так как выстоять против Красной армии в районе Верхнеднепровска было просто не реально. Ночью они были атакованы Красной армией и после небольшого боя, в котором от рук большевиков нелепо погибли двадцать четыре революционера, были захвачены в плен. Так прекратил свое существование батальон Рошаль.

Сцена 34

Немцы захватили Украину, и вся революционная деятельность в ней сошла на нет. Шолом вернулся в Одессу только в начале июня 1918 года. Жена была счастлива увидеть его живым и невредимым. В городе наступил порядок. Немецкие солдаты были повсюду. Всем людям, у кого революционеры экспроприировали дома и предприятия, немецкая администрация все вернула обратно. Многих «наиболее опасных» революционеров посадили за решетку. Шолом поселился с женой на самом берегу моря, у её родных.

Жарким июльским утром Шолом шел с Ханой на пляж, купаться. И вдруг он увидел своего друга, героя революции Котовского. Тот был одет в гражданское. Он подбежал к нему и похлопал его плечу.

– Котовский! – крикнул Шолом, – Вы ли это?! Глазам своим не верю!

Григорий Иванович злобно обернулся, но, увидев добродушно улыбающегося Шолома, расслабился.

– Твою мать! Какого хрена, Шолом?! Нас же могут услышать! Как можно так по-идиотски себя вести во время оккупации?! Хочешь, чтобы меня посадили? Да и тебя вместе со мной? Где твоя голова? Где конспирация!

Но вскоре он отошел от гнева, и Шолом, попросив прощения, познакомил его со своей женой. Котовский, однако, не задержался и вскоре ушел.

На следующий день Шолом беспечно шел по улице, с газетой под мышкой, когда вдруг его окликнул властный женский голос.

– Господин Шварцбyрд! Господин Шварцбyрд!

Шолом оглянулся. Перед ним, в дорогом платье и шляпе, стояла госпожа Биренбойм, в доме которой, до ухода на фронт, была размещена школа и приют для сирот.

– А я Вас сразу узнала! Видите, нам довелось свидеться и при нормальной власти…

– Вы про немецкую оккупацию так, мадам Биренбойм? – смело парировал Шолом и усмехнулся.

– Шолом, мой дорогой мечтатель, я Вас умоляю! Можно подумать, что царь-черносотенец или ваши разбойники-революционеры чем-то лучше и не являются оккупантами! Царь и его семья были такими же немцами, как эти! А кайзер Вильгельм, между прочим, приходится Николашке дядей! Одна и та ж семейка под разными знаменами. А в перерыве были ваши революционеры, бандиты и воры!

Шолом с трудом выслушал её истеричную речь.

– Какие воры?!

– А такие! Половину моего дома украли! Под видом приюта вынесли все, что могли, месье Шварцбyрд! Вы не в счет! Вы честный мечтатель и борец за права бедняков! Но Вы ничего не смыслите в реальной жизни! Революция Ваша это миф. Вот пришли немцы. Ваших всех пересажали, а многие сами спрятались. Вернули частную собственность. Нам с мужем вернули нашу фабрику и дом. И все! Ваши идеи хороши для прихода Мессии! Послушайте меня, Шолом, уезжайте в Париж! А лучше в Иерусалим! С Вашими глазами пророка Вам там самое место! И скажите спасибо, что я Вас не выдала патрулю!

Шолом откланялся и униженно поспешил прочь от этой жестокой собственницы.

Однако радужной его жизнь в это время не была. Он где-то заразился тифом и еле выжил. Несколько месяцев он лежал обессиленный, находясь между жизнью и смертью. Героические и самоотверженные усилия Ханы спасли Шолома, превратившегося в бледный и изможденный полутруп за эти месяцы. Но благодаря стараниям и заботе жены Шолом выжил и поправился.

Сцена 35

Виктор Слуцкий вышел из поезда, прибывшего с большим опозданием в Читу. Он быстро шел в своих летних сапогах по заледеневшему перрону. Кругом толпились встречающие и приехавшие. Все в шубах, в меховых шапках. Мороз был жуткий, и его совсем не гревшая шинель мгновенно одеревенела от холода. Тоненькая летняя фуражка без кокарды выцвела и совсем не грела. Ему казалось, что её вообще на нем нет.

«Лютый холод!» – подумал он. И почему-то сразу вспомнил дядю Иче, говорившего ему за чаем перед самым отъездом:

– Авигдор, что ты будешь делать в этой жуткой сибирской зиме, на войне между одними русскими и другими? Они будут долго друг друга убивать, со страшной жестокостью, а потом все равно во всем обвинят нас, евреев…

Но он прогнал эти мысли и вышел из здания вокзала. Прямо перед ним одетые в теплые зипуны сидели на козлах своих саней извозчики. Их лошади фыркали, били копытом и гадили прямо на грязный снег.

– Куда вести, Ваше благородие? – выдыхая морозный пар, спросил первый извозчик, за которым стояли в очереди еще пятеро.

Виктор усмехнулся. Непривычно было слышать это обращение после Февральской и Октябрьской революций.

– А что, я прям похож на благородие? – усмехнулся он.