Мститель

Долгие месяцы боев не прошли просто так. Постепенно Шолом начал погружаться в страшную депрессию.

Старые солдаты называли её тараканом. И этот жуткий таракан, нашептывавший солдатам мысли о самоубийстве, заполз и в голову к Шолому.

Настроение пропало. Один день исчезал в мареве заката, в точности похожий на предыдущий и на тот, что последует за ним. Проклятая, страшная, монотонная война! Тем временем французская армия изо всех сил старалась сдерживать немцев в затянувшейся на месяцы Верденской битве. Конца и края этой мясорубке не было. Новая родина не спешила отправлять Шолома домой, к истосковавшейся жене, под музыку военного оркестра и звон орденов и медалей. Медленно истекая кровью, французские солдаты сходили с ума.

В ночь на 1 марта 1916 года Шолом воевал в Ла-Шаплоте, что возле Буржа. Когда он доедал ужин, открылась дверь, и внутрь вошел вернувшийся с дежурства однополчанин Саша Третьяк, усталый и замерзший.

Саша выпил вина и сказал:

– Дубняк в траншеях. Холод бьет до костей!

Затем он перекусил и сказал Шолому:

– Газелу унесли медики. Совсем ему плохо стало. Слег наш друг из Монако.

Шолом застегнул шинель, взял винтовку в руки и сказал:

– Пошли. Я подежурю эту ночь вместо него.

Всю ночь Саша и Шолом следили за передвижениями в немецкой траншее напротив. Особых происшествий не было. Наступило утро. Шолом решил размять ноги и выпрямился во весь рост в своем переднем полно-профильном окопе. Холодный, порывистый ветер хлестал его по щекам. Небо было в рваных, серых облаках, сквозь которые то тут, то там выскакивало ледяное белесое солнце первого дня весны. Немцы начали стрелять с первых лучей. Шолом тоже не оставался в долгу и метко бил по то и дело высовывавшимся с той стороны каскам и усатым мордам.

К 10 утра у Шолома кончились патроны – в самый разгар ожесточенной перестрелки. Бежать за амуницией он не захотел, благо рядом стояли ящики с гранатами. Он схватил гранаты и начал, проклиная немцев всеми известными ему ругательствами, закидывать их траншею гранатами. Череда мощных взрывов подбросила десяток солдат неприятеля к небу, разрывая их на куски. Крики и вопли доносились из противоположной траншеи. В это же миг какой-то высокий немец прицелился и выстрелил Шолому в грудь. Удар отбросил eгo к стенке траншее, и горячая кровь начала заливать его холодную шинель. Третьяк подбежал к нему в ужасе и закричал:

– Шолом! Что с тобой?! Проклятие! Проклятые немцы! Санитаров сюда! Ранен Шварцбурд! Срочно медиков!

Вскоре истекающего кровью Шолома вынесли с поля боя. Он держал руку Третьяка и повторял по-французски:

– Ничего не случилось! Ничего страшного! Это ранение – мелочь!

Сцена 25

Шолом был тяжело ранен. Немецкая пуля пробила его левое легкое, разбила левую лопатку и разорвала плечевое нервное сплетение. Помимо этого он потерял много крови, и хирург не дал ему серьёзных шансов выжить. Пока его оперировали, один из врачей, доктор Вайс, нашел в кармане Шолома, написанное им в ночь перед ранением стихотворение. Оно оказалось пророческим. Вот что Шолом написал в нем за несколько часов до своего тяжелого ранения:

«В далекой тихой, темной ночи,
Раздался выстрел одиночный,
На землю пал солдат, теряя много крови,
Смерть улыбнулась ему, взглянув в лицо герою»

Но Бог решил иначе, чем думали врачи, и, вопреки всем прогнозам, Шолом выжил. Уже через пять дней он написал своей жене записку:

«Я чувствую себя лучше. Ты мое парижское солнце. Шварцбурд».

Для него Первая мировая война окончилась. Позади остался ад траншей и жуткие горы трупов в бессмысленных боях. Он шел на поправку, хотя дышать было тяжело, а левая рука совсем его не слушалась.

На перроне вокзала его встретила маленькая, осунувшаяся и похудевшая жена. Шолом обнял её, прижал к себе и поклялся больше никогда не оставлять её одну.

Следующие полтора года он жил в Париже, медленно идя на поправку после ранения. Уже в августе 1916 года Шолом начал работать дома на знакомого часовщика и уделял работе по пятнадцать часов в неделю. Левая рука почти не слушалась.

Шолом внимательно следил за событиями в России. В феврале 1917 года там произошла революция. В иммигрантских кругах, однако, бродили слухи о том, что это ещё не конец. К середине августа 1917-го Шолом окончательно решил вернуться в Россию.

Он отбросил в сторону газету и воскликнул:

– Ханале! Это уникальный шанс! Наша тюрьма рухнула! И только теперь у нас появляется шанс cделать из России цивилизованную, похожую на Францию, свободную страну, в которой все её народы, независимо от происхождения и веры, будут иметь равные права! А все бедные будут иметь помощь государства!

Сцена 26

Шолом стоял у борта корабля и вспоминал все это. Вся жизнь пронеслась у него перед глазами. От ветра вдруг заныло плечо.

– Ах, вот где ты спрятался, проказник! – мягко сказала Хана и положила ему ладошки на щеки.

Шолом улыбнулся и поцеловал мягкую руку жены.

– А ты уже зарос!

– Щетина отросла! Но разве это плохо?