Можно тебя навсегда

     – Жди, – захихикала Женя, Богдан улыбнулся, разглядывая знакомое, в то же время изменившееся личико.

     Отёчность спала, рот остался пухлым, с соблазнительно мелькнувшими белоснежными зубами. Верхняя губа формы лука купидона, нижняя полнее. Безумно захотелось скользнуть языком между губ, встретить отклик, вспомнить однажды отпитый вкус. Шея будто стала тоньше, щёки спали, а вот ямочки остались, стали заметнее и соблазнительней. Богдан обратил внимание на черноту под глазами – нормальное явление для молодой матери.

     – Как ты, справляешься? – спросил он.

     – Терпимо, – Крош кивнула. – Мы с Артёмом справляемся, да, Тёмка? – она подмигнула в сторону люльки-баунсера, где полулежал щекастый младенец, в сине-полосатом костюмчике, время от времени дрыгая ногами, пытаясь ударить ладошкой по подвешенной карусели с красными лошадками и яркими жирафами.

     Богдан посмотрел внимательней на Тёмку, не обращающего никакого внимания на пришедшего, занимающегося своими делами. Белокожий, пухлый, с рыжим, торчащим чубчиком, синими глазёнками со светлыми ресницами – похожий на собственную мать. Ничего общего с отцом у Артёма не было, где-то на подсознании, абсолютно иррационально, это понравилось Богдану.

     – Можно? – Богдан сам не смог бы объяснить собственный порыв. Он встал, подошёл к карапузу, протянул руку, показывая, что хочет взять на руки Тёмку.

     – Ладно, – Женя кивнула, показалось, она немного напряглась, но шага в сторону Богдана не сделала.

     – Я знаю, как держать младенцев, – на всякий случай напомнил он, отстёгивая ремешки безопасности люльки.

     Тёмка нахмурился, сведя светлые брови, но поднять себя позволил, довольно пустил пузырь из слюней, дрыгнул ногами и замер столбиком в мужских руках. Никакого интереса к Богдану он не проявил, глазел по сторонам, словно понимал что-то, и издавал тарабарские звуки, похожие не то на мяуканье котёнка, не то на писк щенка.

     – Крепкий парень, – похвалил Богдан рыжика.

     Нормы веса и роста начисто выветрились из его головы. Выглядел Женин сынишка пухленьким, в руках чувствовался увесистым кусочком, при этом уверенно крутил головой по сторонам, дёргал ногами и ощутимо шлёпнул пару раз по носу. Отличный комплект умений и достижений для человека трёх месяцев от роду, по мнению Богдана.

     – Крепыш, – с довольной улыбкой согласилась Крош.

     В это время крепыш повернулся в сторону мамы и издал протяжный плач, намекая, что чужой дядька, конечно, хорошо, но мама – лучше.

     – Ты подождёшь? – обеспокоенно проговорила Крош, забирая сына. – У нас кормление, – виновато пролепетала она. – Он сейчас поест и час пятнадцать будет спать.

     – Подожду, – поспешил успокоить Богдан. – У меня есть время, не переживай. Кушайте.

     – Ага, – Женя кивнула и поспешила в свою комнату с Тёмкой на руках.

     Богдан с облегчением выдохнул. Нет ничего постыдного или отталкивающего в грудном кормлении, но видеть процесс он не хотел. Не с Женей и её сыном, не тогда, когда мысли о ней вызывают совсем неуместные чувства и желания, тяжесть внизу живота. Когда кормила Яна, он принимал, как должное, с лёгкостью абстрагировался. Разделял ипостаси Яны – его женщины, и Яны – матери его ребёнка.

     Эгоистичная натура Богдана брала верх над здравым смыслом. Он не желал видеть, как Крош кормит грудью. Не сегодня.

     Женя скрылась в комнате, выскочила на несколько минут в ванную, опрометью проскочила обратно, чем-то громыхнула за закрытыми дверями, а после стало тихо. Богдан в это время огляделся. Ничего не изменилось – та же мебель, плита, холодильник, телевизор, швейная машина на журнальном столике. В углу дивана валялся знакомый голубой тряпичный Крош с зеркальным брюшком, уже немного потрёпанный, с мятым ухом.

     Богдан встал, прошёлся. На холодильнике появились новые магниты, в основном детские, записки с названиями лекарств, последние неоплаченные счета – долгов у Жени не было, – малопонятный набор слов на цветных стикерах. Памятки позвонить, купить, сходить.

     В подвесном шкафу за стеклом красовался яркий снегирь, купленный на Рождественской ярмарке, рядом с балериной, Щелкунчиком, бело-красным английским леденцом, приобретённым в тот же день, и фотографией Богдана с Женей. Она сделала селфи на обратном пути с ярмарки. Богдан вышел так себе, напряжённо смотрел в камеру, а вот Женька улыбалась, играя ямочками на щеках. Глаза сияли, отражая яркие, разноцветные огни, на губах играла задорная улыбка. Совсем девчонка. Его Крош.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

 За спиной послышался шум, Богдан повернулся. Женя хмурилась, глядя на гостя.

     – Ничего? – она кивнула на полочку. – Просто… ну…

     – Ты отлично получилась на фотографии, молодец что напечатала, – опередил он, предпочтя не задумываться об очевидном. – Здорово тогда погуляли, – ободряюще улыбнулся.

     – Да, – Крош кивнула.