Московский завет

Размышляя о тайной природе города, Федор Васильевич заметил конный французский патруль, неспешно движущийся по пустой улице и освещавший себе дорогу зажженными факелами. Судя по доносившимся до слуха генерал-губернатора обрывкам смеха, кавалеристы чувствовали себя вполне беззаботно и были весьма довольны своим новым постоем.

Горькая обида, негодование, ярость, чувства, подобные разрушительной ревности обманутого любовника к изменившей ему женщине, захлестнули сердце Ростопчина. Как же могла его Москва безропотно отдаться врагу? Почему не разнялись недра, и она не ушла от своего позора под землю? Зачем омывающие ее реки не вышли из берегов и не укрыли бесчестие волнами нового потопа? Так нет, основания земли не дрогнули, ничего не произошло. Москва стояла как прежде, а подгулявшие наглецы, горланя непристойные песни, ехали по улицам, словно самодовольные любовники, только что покинувшие альков.

Да, да, именно из-за их легкомысленного смеха генерал-губернатор решил во чтобы то ни стало отомстить обидчикам, покарать их, не опасаясь обнаружить себя слишком рано.

- Хороша ли вам Москва, сукины дети?! Тепло ли, ласково вас приветила?! – выкрикнул Ростопчин и, не позволяя опомниться кавалеристам, обрушил на них из раскрытой драконьей пасти смертоносную огненную струю.

Объятые пламенем, обезумевшие от боли лошади, рванувшись, понесли в галоп, на ходу сбрасывая с себя обгоревших седоков.

- Как вам теперь любовное ложе? Не сгорите от страсти, мотыльки! – вопил генерал-губернатор, срываясь в безумие. Он победно размахивал шляпой и, хохоча, орал корчившимся от боли французам. - Аз есмь грядущий! Пробуждайтесь! Встречайте своего господина!

Теперь, не разбирая целей, одну за другой метал Ростопчин зажигательные бомбы. Блаженная улыбка просветляла его лицо, когда вслед за скользящим по небу аэростатом взмывали вверх огненные столбы, разнося по окрестностям тучи сияющих искр.

- Я взываю с небес! Я пришел к вам огнем поедающим! - Восклицал граф, когда из объятого пламенем здания высыпали во двор одуревшие от ужаса люди.

Послышались разрозненные выстрелы, и несколько пуль несильно щелкнули по предусмотрительно покрытому стальной чешуей брюху и крыльям дракона. Ростопчин вздрогнул, предположив, что бомбы могут взорваться прямо под его ногами и погубить не только его, но и все задуманное предприятие.

Носясь над землей вместе с Валькириями и ангелами смерти, он вспомнил про заверения Леппиха, что сами собой бомбы взорваться никак не могут, точно так же, как невозможно сбить аэростат ружейными выстрелами. Приободренный неуязвимостью, Федор Васильевич принялся тянуть за веревочные узлы и настраивать воздушные рули таким образом, чтобы дракон немедленно направился на Кремль…

Бесконечно прав был писатель Михаил Николаевич Загоскин, когда, воспевая красоты Кремля при лунном свете, всею силою своего литературного гения утверждал, что это самое дивное и таинственное место во всей Москве.

Вначале вечерняя заря гаснет на западе, оставляя иссиня-черные небеса с густым следом кроваво-красной вечерней жертвы.

Вслед за истаявшим солнцем из-за редких облаков выплывает лунный лик, погружающий Кремль и его окрестности в блаженную истому и, напротив, будоража детей ночи вместе с неуспокоенными душами. Затопивший Москву лунный свет поднимает из постелей сомнамбул, принуждая их двигаться по серебряным лучам к Кремлю, доколе жизнь несчастного не оборвется от случайного окрика ночного прохожего, или пока первые лучи солнца не очистят их страдающий разум от наваждения.

Залитая светом брусчатка становится лунным морем, по которому заведенными автоматами мерно вышагивают с пристегнутыми штыками оловянные часовые. Часто в этих чуть колышимых ветром лунных волнах барахтаются добравшиеся до Кремля сомнамбулы, которых по утру вылавливают сетями московские рыбаки.

Памятуя о древних языческих алтарях и ведьминых капищах, к кремлевским холмам пробираются пробужденные полной луной оборотни и упыри, но едва заметив золотой крест Ивана Великого, что горит в вышине яростной звездой, убегают в первобытном ужасе от Кремля прочь, торопясь укрыть свои погибшие души в подмосковных урочищах и логах.

В такие ночи, как утверждает Загоскин, вы никого не встретите в Кремле, потому что сама твердыня нередко впадает в левитацию. Старожилы не раз замечали, как отделяясь от земли, Кремль парит в небесной выси, кружа на месте или скользя по Москва-реке, а поутру не всегда по-прежнему расположится на своих холмах.

Приглядитесь сами, и вам откроется, что Кремль вместе с изукрашенными теремами русских царей, вместе с древними, прославленными соборами, вместе с запечатанными тайниками и замурованными подземными лазами и даже вместе с Москва-рекой переносится в неведомые миру духовные сферы, где небесные мастера и ангелы строят по его лекалам новый Небесный Иерусалим.