Москит (том I)

— В резонансе ты пропускаешь через себя столько энергии, что организм мобилизует внутренние ресурсы, и я не имею ни малейшего понятия, каким образом можно временно подавить этот процесс или взять его под контроль.

Ответ нисколько не порадовал. Вот вообще нисколько. И вдвойне не понравился отстранённый вид собеседника, который, такое впечатление, мысленно расширял отведённый мне абзац в своей докторской диссертации до страницы, а то и двух.

— И что теперь делать? — поинтересовался я, хоть и опасался, что не услышу ничего утешительного.

Звонарь взглянул на часы, отпер верхний ящик стола и достал из него коробочку с пилюлями, отправил одну из них в рот, запил водой.

— Возможны варианты, — произнёс он после этого. — Можешь оставить всё как есть. Постоянно сидеть на медикаментах никакого здоровья не хватит, показатели постепенно сползут румба до двадцать второго — двадцать третьего, но, если не бросишь практиковаться, ниже точно не просядут.

Я даже раздумывать над этим предложением не стал и решительно помотал головой.

— Не подходит!

Ну в самом деле — застрять между низкой и высокой суперпозициями хорошего мало. О подстройке на тот же Айлийский источник в этом случае можно будет попросту забыть, да и внутренний резерв сократится самым радикальным образом.

А это не по мне. У меня — приоритеты.

Доцент явно ожидал именно такой реакции на свои слова, поскольку взывать к благоразумию не стал и продолжил перечислять варианты:

— Повысить восприимчивость выше текущих значений представляется мне затеей нереальной. Она и так у тебя предельная для девятого витка, — прямо заявил он. — Медикаментозным снижением сопротивляемости никто, насколько знаю, никогда не занимался. Работу в этом направлении придётся начинать с нуля, что тоже не выход. Остаётся управление внутренними возможностями организма. Начни со сверхйоги, потом уже поймёшь, в каком направлении стоит двигаться дальше.

С тем же успехом доцент мог посоветовать достичь просветления, но я всё же уточнил:

— Думаете, это реально?

— Взять под контроль разума бессознательные рефлексы организма? — уточнил Макар Демидович и фыркнул. — Ну разумеется! Зайди через час, я составлю рекомендации и перечислю наиболее подходящие практики. Заодно и ходатайство о допуске к дипломным работам и диссертациям оформлю.

Я поблагодарил собеседника и покинул кабинет, нисколько не обнадёженный услышанным. Нет, так-то грех жаловаться — всё же меня не выкинули на помойку к другим уникальным в своём роде предметам, мной занимаются, только от этого не легче. Медитации если и дадут свои плоды, то очень и очень нескоро. Самопознание — дело небыстрое, а уж столь тонкая настройка организма и вовсе потребует годы практик.

Ну вот за что мне это всё? За что, а?

Стало обидно и горько, едва сумел жалость к самому себе задавить.

Плевать! Прорвусь! Могло быть и хуже. И это отнюдь не пустые слова. Меня ведь и в самом деле могло вовсе не быть. А я — есть. Я — жив.

Не сказать, будто на душе от подобных размышлений так уж сильно полегчало, но мало-помалу от сердца отлегло и плакать расхотелось. Сходил в комнату отдыха, собрал вещи, переоделся и обнаружил, что до восьми вечера заняться совершенно нечем. Заглянул в двенадцатый кабинет и обсудил последние новости с троицей аспирантов, затем поднялся к Звонарю и получил от него комплект документов, часть из которых предназначалась для меня, а часть надлежало вклеить в учётную книжку.

Ещё получил оформленный надлежащим образом табель, из которого следовало, что за ассистирование операторам со всеми доплатами набежало ни много ни мало сто восемнадцать рублей. И пусть нужды в деньгах с учётом отложенных наградных и прочих доплат я не испытывал, сумма порадовала. Невольно задумался даже, тем ли делом занялся. Тут в месяц точно семьсот-восемьсот рублей выходило бы!

Впрочем, не в деньгах счастье. У меня приоритеты, да и вкалывать на износ пришлось бы. Опять же — только два месяца в году такие урожайные, за сопровождение повторных подстроек куда скромней тарифные ставки.

Я свернул полученную в кассе стопку банкнот и сунул её в карман, немного поколебался, но к Лизавете Наумовне не пошёл, так до восьми часов и просидел во дворе госпиталя, благо там имелась возможность укрыться под навесом от палящих лучей солнца, а в палатке на углу продавали квас.

И всё бы ничего, только Альберт Павлович не появился ни в восемь, ни в половине девятого. Его автомобиль подкатил с опозданием в сорок пять минут, когда уже понемногу начало смеркаться, ещё и до Новинска ехать нам предстояло в гордом одиночестве, а не в составе автоколонны. Меня это обстоятельство, так скажем, не воодушевило.

— Вы серьёзно? — воззрился я на куратора. — У нас тут стреляют вообще-то!

— У вас тут стреляли, — с невозмутимым видом поправил меня Альберт Павлович. — В последнее время оперативная обстановка стала спокойней, обходится без эксцессов.

Эти слова меня нисколько не убедили.

— Можем нарваться.

— Риск волне оправдан. Садись!