Морской конек

Всю дорогу в Винтеруэйл я ждал вопросов Майры о том, что произошло. Вместо этого она включила радио и на полпути поймала прогноз погоды для судоводителей. Тишина наполнилась ночной литанией, медленной, методичной речью синоптика, успокаивающей, гипнотической. Тайн… Ветер незначительный или умеренный. Фишер… усиливается, по большей части на юго-западе… Темза… 3 или 4 балла… Истерли… 3 или 4, умеренный… Шеннон… умеренный, на северо-западе слабый. Туман на юго-востоке… Малин… Гебриды… Бейли… Фарерские острова…

Когда прогноз закончился, начались новости. Спокойный, сухой голос диктора сообщал о районах, пострадавших от наводнения.

– Фельдшер говорил со мной, – сказала Майра. – Отец ненадолго пришел в сознание в машине «Скорой помощи» по дороге в больницу. Он был дезориентирован, постоянно бормотал.

– Что он сказал?

– Я часто говорила ему – будь осторожнее с Генералом, он хороший конь, но слишком нервный. Дома мы сначала пытались приучить его к прыжкам через канаву, ну знаешь, клали в нее палки или мешки для мусора, потом пытались просто убедить его постоять рядом с ней, но ничего не выходило, и мы сдались.

Я мягко повторил вопрос.

Она не сводила глаз с дороги.

– Он все время повторял: я знал, что это произойдет, – добавила она, – как какое-то пророчество.

На следующий день я остался в Винтеруэйле. Майра сказала, что позвонит из больницы, если что-то случится, но предпочитает, чтобы я остался дома, составил компанию Эллиоту.

– Ты уверена?

Она кивнула, надела твидовое пальто, берет. У двери я остановил ее, взял за руку, но слова застряли у меня в горле.

– Осторожнее на дороге.

Все утро мы с Эллиотом провели в кабинете хозяйки. Он даже не подумал подойти к пианино, предпочтя сидеть на корточках на полу, который завалил бумагой и сломанными карандашами.

– А где мама? – спросил он вдруг, подняв голову и оглядевшись, будто она могла внезапно материализоваться из ниоткуда.

– Навещает дедушку… он сильно ударился. Он в больнице.

– Ой, – он вернулся к рисунку, но тут же вновь вскинул голову. – Он ведь поправится?

– Я не… да, с ним все будет в порядке.

И для него мир вернулся к привычному порядку вещей.

Я сидел в вольтеровском кресле у окна, пытаясь делать вид, будто работаю над статьей для Нити. Смотрел, как дождь стучит в стекло в бессильной и неутомимой ярости.

Работает ли память, когда отключено сознание? – спросила Майра прошлой ночью, сидя на диване. Даже если мы могли бы сосредоточиться на чем-то одном, без памяти мы бы этого не осознавали, потому что забывали бы, о чем думали секунду назад. Я постарался не допустить эту мысль – у Филипа может не быть памяти, – но она возникла и, как дым, закружила в голове.

На обед миссис Хаммонд принесла нам чай и сэндвичи, яйца и кресс-салат, ветчину и горчицу. Крепкий чай с молоком.

– Есть новости? – спросила она. Ее обычная сухость ушла, сменившись беспокойством. Она была высокой, чуть сутулилась, будто постоянно извиняясь за свой рост. Складывала на груди руки, большие, но изящные.

– Боюсь, что нет… пока нет. Я скажу вам, если Майра позвонит, – вежливо добавил я. Она кивнула.

– Как говорится, если нет новостей, это хорошая новость, – она немного постояла в дверном проеме, а потом резко повернулась и вышла.

День прошел медленно.

Эллиот занервничал, устав от своих рисунков и солдатиков, от того, что пришлось торчать взаперти. По-прежнему шел дождь, и мы не могли выбраться на прогулку, он не мог покататься на велосипеде.

– Я посмотрю телевизор? – спросил он. Я не нашел причин, почему нет.

Он сел в уголке дивана, стал переключать каналы, пока не остановился на чем-то оживленном и красочном. В комнате что-то зазвенело, загрохотало, видимо, падая с большой высоты, и Эллиот захихикал, тут же погрузившись в эту атмосферу.

Несмотря на слабый сигнал, я снова и снова проверял телефон. Но если бы Майра позвонила, то на домашний номер. Телефон в коридоре, черный и архаичный, молчал.

К вечеру я начал нервно расхаживать туда-сюда, от окна к стулу и обратно. Заглядывал через шторы. Стоял у входной двери. Ждал звука подъезжающей машины у ворот, скрежета покрышек по гравию.

Майра вернулась до ужина, уставшая, измученная после дня в больнице, поездки под дождем туда и обратно. Его вывели из искусственной комы, но он был очень слаб после операции и сильной потери крови.

– Если он переживет сегодняшний вечер… – она не договорила. Под ее глазами залегли темные тени.

Мы тихо, молча поужинали тушеной бараниной, хлебом и чеддером. Миссис Хаммонд уложила Эллиота в постель.

– Если честно, я мало чем могла ему помочь, – сказала Майра. – Я дежурила у его постели, но он был слишком слаб, чтобы говорить… Не думаю, что он вообще знал, что я там. Я заметила, – добавила она, – что он оброс щетиной и нуждался в бритье. Было странно видеть его таким.