Морской конек

Я сказал, что так было и со мной там, в Дели. Когда я вернулся в бунгало в одно июльское утро и увидел, что Николаса там нет.

– По крайней мере ты две недели спустя не выяснил, что ты беременный, – она тонко и глухо рассмеялась, вновь напомнив мне Еву.

– Он не знает, да?

Тишину нарушил далекий грохот автомобиля. Рев его двигателя эхом разнесся в тихом деревенском воздухе.

– На восьмом месяце… в полном отчаянии… я приползла сюда, – она обвела рукой вокруг себя, – откуда всю жизнь пыталась сбежать.

– А твой отец?

Майра зажгла новую сигарету и тут же рассеянно, а может быть, передумав, отбросила ее прочь.

– Он, конечно, был во мне разочарован. Ни денег, ни сбережений, ни работы. Музыкантша, черт бы меня побрал. Я собиралась избавиться от ребенка, но откладывала и откладывала, пока не стало поздно… но он обо всем позаботился, мой папа. Эллиоту нашли няню, он берет уроки музыки, скоро отправится в частную школу… но, конечно, лишних затрат мы себе не позволяем.

– Замечательно со стороны отца так о тебе заботиться.

– Обо мне? Он делает это не ради меня, а ради Эллиота. Отец умеет вести честную игру. Мой сын ни в чем не виноват, и он не должен страдать.

– А ты?

Ее глаза стали цвета вечернего неба.

– Я плачу́ ему своей покорностью.

– Майра…

– Да?

– Тебе не кажется, что нужно…

– Рассказать Николасу?

Она перелезла через ворота и двинулась по полю. Здесь пахло свежевскопанной землей, чем-то легким и чуть цветочным. Туман сгущался и поднимался над землей, как дым; слабый свет дня начал угасать. Я прибавил шаг, поравнялся с ней.

– Он меня бросил.

Он всех бросил.

– У меня нет желания его видеть, – по ее взгляду я понял, что она не врала. – И у тебя не должно быть.

Мы пересекли поле и побрели по узкой проселочной тропе, которая соединялась с главной дорогой. В воздухе эхом отдавался топот копыт. Нам навстречу выехал Филип на блестящей каштановой кобыле; ее грива, хвост и задние ноги были чуть посветлее, цвета ореха, а по носу сбегала белая полоска. Поравнявшись с нами, он остановился.

– Я еду назад… она сегодня устала, – он потрепал шею лошади.

– Мы тоже идем домой, – сказала Майра. – Прошлись немного, я показывала Нему окрестности.

Из-за угла внезапно выехала маленькая машинка и промчалась мимо. Кобыла нервно дернулась, запрядала ушами. Я погладил ее по голове, она обнюхала мою руку. Филип отвел ее в сторону.

– Нам пора домой… пока мы не наткнулись на еще каких-нибудь идиотов.

Когда он уже не мог нас услышать, я сказал Майре, что вряд ли он имел в виду только водителя. Майра рассмеялась.

– Ты ему нравишься, Нем. Хотя по-настоящему он любит только лошадей. Сначала у нас было трое, но когда Чарли пришлось усыпить, отец решил, что больше никого заводить не будет.

– Мы катались верхом в Дели… когда ты приезжала.

– Да ну?

Трудно было представить, чтобы событие, так запавшее мне в память, из ее памяти совершенно стерлось.

– Да. Вы с Николасом ходили плавать.

– Это я помню. В бассейне большого белого отеля.

– И встретили кого-то, кто состоял в клубе верховой езды. Не знаю, с чего вдруг ты решила взять меня с собой. Может, хотела, чтобы я свалился с лошади и сломал себе шею. Или, что еще хуже, выставил себя идиотом.

– Да, наверное, просто хотела повыделываться.

Мы дошли до склона лощины, и теперь над нами возвышались купола дубов, закрывающих спутанное листвой небо. Сначала над нами была тень, потом мы выбрались на солнечный свет.

Позже в тот же день я направился в конюшню.

Она располагалась на другой стороне поля за домом, скрытая от глаз высокой живой изгородью, обрамлявшей его границы. Весной, как рассказала мне Майра, поле было усыпано золотыми пятнами лютиков, а по тенистым краям – колокольчиками. Теперь, лишившись цветов, оно приобрело мрачные оттенки тускло-коричневого и грязно-желтого. Я наткнулся на мертвого воробья, крошечную трагедию; его открытые глаза пристально смотрели на меня.

Конюшня представляла собой удивительно современное строение из легких деревянных досок, с аккуратной жестяной крышей. Внутри было чисто, светло и тепло, пахло солнечной соломой и опилками. Кто-то из жителей деревни иногда заходил помочь.

– Но мне нравится заниматься с лошадьми самому, – заявил Филип, чистивший Леди мягкой щеткой. – Я могу жаловаться им на жизнь, а они молчат и слушают. Иногда заходит Майра, но не слишком часто.

Я стоял в соседнем стойле и гладил Генерала. Он был более крупным, мускулистым животным глубокого угольного цвета, в белых чулках и с белой звездочкой на лбу.

– Они оба такие красивые, – сказал я.

– Да, Генерал симпатичный парень. Завтра можем на них покататься, если хочешь. Надолго ты здесь?

– Еще на два дня. Уеду в воскресенье днем.

– Чем, ты говоришь, ты занимаешься в Лондоне?

Я рассказал чем.

– Что?

Я попытался объяснить, что означает грант Королевского литературного фонда, но не мог отделаться от ощущения, что он меня не слушает.

– А до этого, в Индии?

– Писал об искусстве.

Он поглаживал передние ноги Леди, вытягивая и напрягая руки, полный сил, энергичный.