Морской ястреб

– Во имя аллаха и перед его всевидящим оком, перед тобою Азад-эд-Дин и в присутствии этих свидетелей, я беру эту женщину в жены по милостивому закону пророка аллаха, всемудрого, всемилостивого.

Слова эти были произнесены, и все совершилось, прежде чем Азад понял намерение корсара. У него вырвался стон, потом его глаза сверкнули, а лицо залилось краской.

Но Сакр-эл-Бар, холодный и невозмутимый перед его гневом, взял шарф, лежавший на плечах Розамунды, и набросил его ей на лицо.

– Да поразит аллах руку того, кто презирая святой закон нашего господина Магомета, дерзнет отдернуть покрывало с этого лица, и да благословить аллах этот союз и бросит в геенну всех, кто захочет разорвать эти узы, связанные перед его всевидящими очами.

Это звучало страшно. Слишком страшно для Азад-эд-Дина. Сзади него стояли его янычары, словно гончие на привязи, и ждали его приказания. Но Азад стоял, тяжело дыша, слегка покачиваясь и то бледнея, то краснея в этой борьбе между гневом и досадой с одной стороны и между свим глубоким благочестием с другой.

– Теперь ты понимаешь, почему я не уступил ее тебе, о могущественный Азад, – сказал Сакр-эл-Бар. – Ты сам неоднократно и совершенно правильно упрекал меня в том, что я остаюсь холостым, напоминая мне, что это неугодно аллаху и недостойно хорошего мусульманина. Наконец, пророку угодно было послать мне девушку, которую я мог взять себе в жены.

Азад наклонил голову. – Что написано в книге судеб, то написано – сказал он голосом человека, уговаривавшего самого себя. Потом он воздел руки к небу. – Аллах всезнающ! – заявил он. – Да будет воля его.

– Аминь, – сказал торжественно Сакр-эл-Бар, мысленно обращаясь с благодарственной молитвой к своему давно забытому богу.

Паша помедлил еще секунду, словно собираясь что-то сказать. Потом резко повернулся и, махнув рукой своим янычарам, вышел вслед за ними.

Глава XIV Знак

Из своего решетчатого окна Фензиле видела первое возвращение разгневанного Сакр-эл-Баром Азада. Она видела, как янычары вышли во двор и стали в два ряда и как появился паша с опущенной на грудь головой и заложенными за спину руками. И она была также свидетельницей его второго возвращения. Она ожидала, что увидит за ним рабов, несущих или ведущих девушку, но ожидания не оправдались. Что случилось? Не убил ли он их обоих? Может быть, девушка так сопротивлялась, что он потерял терпение и в гневе покончил с ней.

Фензиле позвала Аюба и велела ему выспросить, что случилось. Сам ненавидящий Сакр-эл-Бара Аюб охотно пошел, надеясь на худшее. Он вернулся разочарованный, и рассказ его раздосадовал Фензиле и Марзака.

Но Фензиле быстро успокоилась. В сущности это лучшее, что могло случиться; теперь нетрудно будет превратить недовольство Азада в ярость против Сакр-эл-Бара. Фензиле отлично знала, что надо делать. Накинув легкое шелковое покрывало она отправилась к Азаду. Она, как кошка, подползла к нему изящным движением и сидела некоторое время, прислонив голову к его плечу. – Господин души моей, – вдруг сказала она, – у тебя горе. – Голос ее звучал нежной лаской. Он вздрогнул и посмотрел на нее.

– Кто тебе это сказал? – подозрительно спросил он.

– Мое сердце, – ответила она, голосом мелодичным, как виола. – Неужели я могу быть спокойна, когда ты горюешь? Неужели счастье возможно для меня, когда ты удручен? Я почувствовала, что ты грустен и нуждаешься во мне, и пришла, чтобы разделить твое горе или взять его на себя.

Он посмотрел на нее, и лицо его смягчилось. Он нуждался в утешении, и никогда она не была ему так необходима.

Постепенно и бесконечно тонко она вытянула из него все, что произошло. Потом дала волю своему негодованию.

– Собака! – воскликнула она. – Вероломный неблагодарный пес! Я же предупреждала тебя относительно него, о свет моих бедных очей, а ты сердился на меня. Теперь, наконец, ты узнал его, и он не будет больше досаждать тебе. Ты бросишь его снова в ту грязь, откуда ты поднял его.

Но Азад не отвечал. Он сидел и безучастным взором глядел перед собой.

– В том, что произошло, – задумчиво сказал он, – нет ничего такого, что могло бы оправдать изгнание лучшего воина ислама. Мой долг перед аллахом не сделать этого. Неужели мое себялюбие победит мой долг правоверного? Неужели вопрос о рабыне заставит меня пожертвовать храбрейшим воином ислама – самым надежным столпом закона пророка? Неужели я призову на свою голову месть единого?

– Ангелы радуются твоему всепрощению, – ответила она, – но нашелся низкий человек, что воспользовался этим твоим благочестием, о Азад.

– Довольно, – сказал он, – я молю аллаха послать мне ночью совет, – и он, поднявшись по ступеням, прошел внутрь дома.

Она последовала за ним. Всю ночь она лежала у его ног, и в то время, как он крепко спал, она с широко открытыми глазами бодрствовала и размышляла.

При первом звуке голоса муэдзина Азад вскочил, послушный его призыву, и не успела последняя нота замолкнуть, как он был уже на ногах, хлопая в ладоши, призывая рабов и давая им приказания, из которых она заключила, что он собирается немедленно отправиться в гавань.