Морриган

В последнее время Губерт явно слишком много думал. С тех пор, как с ним произошел этот несчастный случай. Он поглядел на лицо девушки под свет и поправил сорочку, задравшуюся выше колен, подумав с печалью, что, мол, вот, наделал себе хлопот.

Та поглядела ему прямо в глаза и продолжила тему.

— И вот тогда я поняла, почему некоторые из нас иногда меняют имя на Морриган.

— А собственно, почему Морриган?

— У имени имеется определенная традиция. Его помнят то тут, то там. Ну а если в деревню приедет жирный священник, соберет десятину и прочитает проповедь о великой колдунье Морриган, если они при этом голодают, пойдут искать Морриган ему на зло, ибо знают, что она устроит для них месть или же перевернет вверх ногами этот мир, в котором все они лишь отбросы. Знаешь, что среди пленных из битвы над Красным Прудом были крестьяне исключительно из сел, принадлежащих святыням? Никаких свободных землепашцев, никаких королевских. Королю платишь налоги нерегулярно, опять же, можно всегда договориться со сборщиком, вот почему подданные шли под знамена короля Магнуса, а вот храмовые при сообщении о голоде всегда слышат, что местный священник им сочувствует, но ведь эта постоянная дань это не для него, но лишь ради славы божьей. Бунт вспыхнул по причине десятины, собранной после неурожая. Тогда крестьяне попросту захватили сарай с собранным там зерном и повесили священника на воротах, а потом перепугались наказания. А потом уже бунт покатился сам собой. Я их даже кое в чем понимаю. Если бы ты сам неделю грыз хлеб с ольховой корой, то перегрыз бы горло любому, лишь бы изменить положение вещей.

— Наверное, все же, нет.

— Что ты об этом знаешь? Что ты видел на дворе собственного отца? Ты когда–нибудь голодал?

— А что ты сама об этом знаешь?

— Кое–что знаю.

Ей не хотелось рассказывать про деревню, в которую она как–то попала. Солдаты забрали там все зерно, а вместе с ним и все съестное — в наказание. И стреляли из арбалетов во всех, кто выбирался за околицу. О худющем ребенке. Только он один еще стоял на тонюсеньких ножках. В нем были видны только глаза — зато очень выразительно. До сих пор она видела их иногда во сне. Мальчишка умер, когда она дала ему кусок хлеба.

— Если бы я умирал с голоду… — Губерт замолчал. Голодным он бывал частенько, как седьмой сын рыцаря, владевшего только одной деревней, но, чтобы по–настоящему умирать с голоду, шансов у него было мало. Скорее уж занялся бы разбоем, лишь бы кто–нибудь показал, где стоит. В доме было достаточно железа для всех парней. И в самих Козиямках было достаточно ребят, чтобы создать дружину. Когда же он уехал из дома на учебу к мастеру Якубу, а потом по турнирам… Нередко они всей компанией скакали по полю за зайцем. Мужик выступал, ну и получал по морде за свои выступления. А то иногда ребята немного тащили его за конем, чтобы показать мужику его место. Собственно, мужики всегда были Губерту безразличны, а своих у него никогда не было.

— Губерт, я все время думаю про Морриган.

— Не люблю я всех этих людей, а они, по–видимому, не любят меня. Только я не умею их убивать, и не желаю глядеть, как это делает кто–то другой. Люблю жить. Так уж привыкла. А вот Морриган всегда означает неприятности для волшебниц. И когда подумаю, что ради собственной забавы устроит мне костер…

— Мне не нравится, что ты собираешься во все это ввязаться. Ведь тебе же ничего наверняка не известно. Все это лишь школьные уроки и твои задумки. Не самые лучшие, впрочем.

— Я поеду, поищу. Если ничего не найду, вернусь.

— А если найдешь?

— Тогда этой Морриган уже не будет.

В конюшне Губерт чистил щеткой жеребца. Они оба любили это занятие. В такие редкие моменты громадный конище не кусался, с удовольствием поддаваясь ласкам щетки. Алисия сидела на жерди и смотрела.

— Поможешь мне купить коня?

— А на моем ехать не можешь?

— Но ведь тебе же не по пути?!

— Как это не по пути?! Я еду с тобой.

— Губерт. Это дело касается только волшебниц.

— Алинка, прежде чем ты доберешься туда, где это будет касаться волшебниц, можешь встретить парочку таких, которые будут касаться меня. Так что не спорь со мной. Отправляемся оба, и конец. В этом я разбираюсь получше твоего. И я так решил.

— У тебя нет долга благодарности.

— Есть у меня долг, нет у меня долга, но одну я тебя не пущу. Без каких–либо обязательств, я делаю это для себя. Я уже принял решение уйти из профессии, и так и сделаю, но прощание должно быть соответствующим. Потому что мне так хочется, а не потому, что когда–то мне дали по шее.

Он подошел поближе.

— Вечно любишь всякие авантюры.

— За это ты меня как раз и любишь.

— Вовсе и не люблю. Лапы убери. Как зовут твоего коня?

— Коняшка. А боевого — Конь.

— Но ведь это же не имена!

— Это имя, должность и обязанность. Опять же, они отзываются. Никаких других животных у меня ведь и нет.

Жеребец вновь потянулся зубами к Губерту. Рыцарь почесал его по носу.