Море житейское

- Парашют сам собираешь, - рассказывает Толя. - Пишешь расписку: за мою безопасность никто не отвечает. Ничего себе думаю - неминучая приходит. Расписку написал, насторожился. И все кажется, что парашют не так собрал. Нам говорят: бросят против ветра, это красиво. А прыжки уже идут, одного уже закрутило, хлопнуло. И уже кричат нас. Говорю другу: «Юр, мы же неправильно собрали». Кричат еще раз: «Гребнев, Сафронов!» Пошли. А Сафронов тяжелее меня на пятнадцать килограммов, первый должен прыгать, чтоб меня потом не погасил. Самолет АН-2. Летчица - баба, курит «беломор», глядит презрительно. Мгновенно заволокла в высоту. Юра сел у люка, спустил ноги, глядит жалобно. Баба папиросу сплевывает, кричит: «Прыгай!» Он молчит. А самолет крохотный, люк рядом с летчицей. Она Юрку ногой выпихивает. Рассердилась на него, надо же делать еще круг, керосин тратить. Юра нырнул. Теперь я. Ноги свесил, их ветром так сгибает, кажется, что в колене сломит. Боюсь. Но ведь все равно выпинает. Полетел, стропы дергаю, ничего не запомнил, велели ноги вытягивать, я вроде вытянул, но сел не на две точки, а на одну, сидячую. Язык до крови прокусил. Подбегают: как? Мычу, встать не могу, кровью плююсь.

Пора и нашей смене в баню. Толя в предбаннике:

- И при дожде и без дождя спешит помыться друг вождя. - Лезет на полок. - Сашка, «друг елецкий иль смоленский, дай гвардейскую»! Еще! Не жалей, вода не куплена! «Отдыхай, теперь оно!» Эх, жить хочется, забодай тебя кальмар!

Баня ах как хороша! Вот это русское «оно», оно из «Василия Теркина», не по зубам для переводчиков. То есть достигнуто искомое температурное состояние, когда тело в истоме, когда кожа стонет от счастья и просит веника. А веники у нас двухсоставные: пихта и береза.

Одеваемся. Саша: «Меня бабушка учила: “Ходи баско, говори бастень-ко, не оммыляйся”». Другой Саша: «А у меня бабушка ни копейки за так не давала. Прошу пять копеек на кино. Она: вот возьми поленья в сенях и принеси к печке. И пятак дает уже как заработанный».

Как хорошо после бани в мокром лесу. У избушки разводим костер. Вождь у нас Анатолий, несмотря на Андрея, по-прежнему зовем вождем Анатолия.

- Дуйте, дуйте! - кричит вождь, падая на колени перед костром.

- Уроды, - кричит, пробегая Андрей-диктатор. - До сих пор котлы не вымыты! Рахиты!

- Ад себе готовит, - говорит вождь. - Молитесь за него. Нельзя же, грех, называть человека уродом. Слабо знает Писание. Не знает, что ему грозит.

В четырех огромных, литров по пятьсот, котлах готовим кашу, кисель. В один из котлов натаскиваем воды для кипятка, для чая. Но Андрею все кажется, что мы мало задействованы.

- Главное, - учит повар, - увидя Андрея, хватайте лопату или топор, или изображайте, что куда-то торопитесь. А то запряжет.

Ночь прошла почти безсонная. И почему бы не поспать, есть же дежурные. Но Андрею надо всех взбулгачить. Спать не давал, гонял. То надо палатки для торговли свечами оборудовать, то еще и еще дров подколоть. Темноты в природе не было совсем - июнь. «Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса».

Мы все приготовили, вымыли, крупу засыпали, костры под котлами горят. Но Андрей всегда будет всем недоволен. Бежит, орет: «Мешайте, мешайте!» Пробежал. Толя подхватывает: «А кто мешает, того бьют». Андрей бежит обратно: «Двое в “уазик”!»

Уазик Андрея Володя назвал «рахитовоз». Уазик без глушителей, чтобы усилить его проходимость. Он так ревет, что здешняя благостная тишина в испуге спряталась на кладбище.

Сан Саныч с Володей уезжают встречать колокола. Усиливаем обкладку котлов поленьями, вчера кололи весь день. Мешаем кашу огромными деревянными лопатками. Льем, не жалеем, растительное масло. Вроде соли мало. А мне кажется, в самый раз. А Леня говорит, что даже и многовато соли.

- Вот вам наглядная иллюстрация к теории Джона Локка о чувствах. Они обманчивы, - это повар философствует. - А кто управляет чувствами?

Разум? Это Кант. Да и разум может врать. А им кто управляет? Правильно, дети, воля, тут Ницше и Шопенгауэр. А рядом уже фашизм. Ибо появился племянник английской королевы Дарвин. Он спрыгнул с дерева, он развился от инфузории-туфельки, встал на ноги, изобрел станок Гуттенберга, и что? Надо же дальше, надо же от человека идти к сверхчеловеку. А это, дети, как мог бы сказать Заратустра, фашизм.

- И как это женщины всю жизнь у плиты, с ума сойти, я бы повесился, - рассуждает Саша. - А вообще вот что скажу: все говорят: жены декабристов, жены декабристов. Да любая русская женщина, которая с алкоголиком живет и не бросает и вытягивает его, выше любой декабристки. Если б не русская женщина, полстраны бы умерло под забором.

- А как эта пословица: какие девушки хорошие, откуда же злые жены? - спрашивает Леша.

Толя прекращает разговоры частушками:

- Ой, подружка дорогая, до чего ты хороша: ведь природные румяна и открытая душа. И: наша Вятка серебриста, на песочке камешки. Наши девушки гуляют, не ругайте, мамушки. И: хороши, хороши в нашей реченьке ерши. Парни любят понарошку, ну и мы не от души