Море житейское

- Вот еще, пока не начали работать, случай расскажу, - говорит Саша. - Едут русский, чукча, грузин, хохол. Скучно ехать. Давай играть. А как? Карт нет. «Давай так, - говорит грузин и ставит бутылку коньяку, -дама». Хохол шлепает шмат сала: «Король!» Чукча хлопает балык: «Туз!» Русский говорит: «Мне крыть нечем. Снимаю». И все сгреб.

- Что это? - вопрошает Леша. - Москальская шутка или великодержавный шовинизм?

- Какой там шовинизм, - возмущается повар. - Вспомни пословицу: не вспоивши, не вскормивши, врага не наживешь. «Москаль зъил твое сало». Много ты его у них съел?

- А на Крестный ход много приезжает из Украины и Беларуси. - говорит Саша. - Из Риги целый вагон. В прошлом году с ними шел.

Много уже прибежало помощников из Крестного хода. Вряд ли их благословили обгонять Крестный ход. Покаются. Говорят, что нынче идти тяжело. Еще бы - глина, грязь внизу, дождь сверху. Но это всегда так. Испытывает Господь. Не бывает Крестных ходов курортных. Дождь, град, снег бывал в эти годы. А уж дожди всегда. А то и жара-жарища. Холод, кстати, лучше, чем жара: комаров меньше. И вообще, Крестный ход - это трудности. А мы все удобства всякие изобретаем.

Пришли! Колокола! Море людей, море дождя. Море горящих свечей. Акафист в храме. Люди радостные, уставшие, шатаются даже, мокрые. Горы записок на столах, которые мы утром поставили, протерли. Толя знакомой женщине, Наташе: «Услышав колокола звуки и не во сне, а наяву, я вытер трудовые руки о восходящую траву». Ее, что совершенно понятно ценителям поэзии, восхищают слова «о восходящую траву», тут и рост травы, и весна, и стремление ввысь, и чистота: трава мокрая, моет руки.

У источника полчища людей. Нашей бригаде немного грустно - уходим отсюда. Выслушиваем слова благодарности за оборудованные купели. Вождь вещает:

- Нам благодарность в погибель. Вся слава Богу. Мы много живой природы загубили, проход прорубали.

- Зато как стало хорошо-то проходить, - благодарят те, кто помнит прежние годы. - Ведь с чего начинали!

* * *

От комаров не спастись, лучше смириться. Просыпаемся - брезентовые стенки и потолок палатки в россыпях красных ягод, это капельки нашей крови просвечивают сквозь брюшки комаров.

Холодно. Толя вылезает:

- Ой, у меня родовые схватки, ой, слово рожаю. Глагол рожаю. «Тре-морить». Меня это утро треморит. Трясучка у меня.

- Я тоже слово рожаю, - говорит от костра повар. - Я обезсучиваю осину, сучки обрубаю. Да, Толя, весь ты в своей крови.

Толя тут же:

- Приглядись к человеческой драме: слез кровавых река пролилась. Всю-то ночку война с комарами с переменным успехом велась.

Делаем длинный стол для молебна, чтоб класть на него записки-памятки. Расставляем тяжелые железные корыта на ножках. Заполняем их песком. Это подсвечники. Вдоль стен. Целая лента огней вскоре

запылает.

Задуманное коллективное погружение не состоится: много работы. Еще приготовить место для стоянки знакомых паломников, натаскать дров для костра и, опять же, побольше воды. Бегу к источнику, придумав уважительную причину - набрать воды для последнего здесь в этом году чаепития. И торопливо ахаю в купель. Троекратно. Чувствительно. Освежающе. Укрепляюще. Ободряюще. Заряжающе.

Уже идут паломники - самовольщики, убежали вперед. Молодежь, все надо быстрее. А староверы уже прошли. Никак не хотят ходить с нами.

Разговор о них. Выстоят, если в православие обратятся. А они считают, что мы должны вернуться в их веру. Но какая вера - считают, что только они правы. Но так и любые сектанты считают. Поговори поди с баптистами, адвентистами, всяким свидетелями Иеговы, - так только они и правы. Но староверы - наши! Наши братья.

Разговоры на привале

- Ловить рыбу на нытье. Как? Червяка насадить на крючок, закинуть и начинать ныть: «Вчера ты рыба не клевала, с утра не клевала, скоро обед, а ты все не клюешь». И все равно клюнет.

- У нас Арсенька так-то ловит на нытье. - замечает паломница.

Да, уж этот Арсенька. Видно, и он послан нам для терпения. Он именно ноет: как ему тяжело жить, как на работе над ним издеваются, не платят, нечем за свет заплатить, еды нет, только картошку ест, да кильку. Конечно, куда денешься от русской жалости, подают ему. Все равно ноет. Когда кто-то не выдерживает, особенно мужчины, бывшие военные, и внушают ему, что недостойно для мужчины побираться, Арсенька тут же обороняется: «Все вы тут Чапаевы да Буденные, один я рядовой. Не учите жить, помогите деньгами».

- У матери деточки ушли за ягодами. День прошел - нет и нет. И вечер уже. Побежала в церковь - закрыто. Тогда и на паперти, и у алтаря молилась. Пришли, рассказывают, что заблудились, а встретили старичка, дедушка такой седенький, он им дорогу показал. Святитель Николай, некому больше.