Море, поющее о вечности

Вопреки опасениям, с ее стороны обошлось без новой вспышки возмущения. Девушка глубоко вздохнула и повернулась лицом к уже бывшему возлюбленному. Ясон поразился тому, насколько спокойной выглядела Ата: лишь блеск глаз выдавал ее разочарование и боль.

Ему стало совестно; юноша вдруг почувствовал, что противен сам себе. Но обратной дороги не было.

— Прости, — только и смог сказать царевич.

Аталанта коснулась пальцем его губ, после чего сразу же убрала руку:

— Не извиняйся. Этого… не нужно тоже, — слова были отражением его собственных, и Ясон понял, что большего они друг другу сказать уже не смогут.

Они какое-то время просто смотрели друг на друга. Затем Ата вдруг с силой тряхнула головой, будто отгоняя гнетущие мысли. Пряди волос упали на лицо, но девушка не стала их поправлять. Когда она заговорила, ее голос звучал спокойно и рассудительно:

— Мы останемся друзьями? Не хочу, чтобы на корабле все начали думать обо мне как о брошенной женщине, которая вдруг стала обузой.

— Если кто-то будет так считать, я сам им займусь, — твердо заявил Ясон. Аталанта поднялась и начала отряхивать одежду от пыли.

Чуть помедлив, юноша все же сказал:

— Это были хорошие дни. Я ни о чем не жалею.

— Рада за тебя, царевич. Увы, я не могу сказать о себе того же, — Аталанта коротко кивнула и, развернувшись, пошла прочь.

Хоть ее слова и ранили, Ясон удержался от ответа. Он понимал: это все, что могла позволить себе его гордая подруга. И провожал ее глазами до тех пор, пока она не скрылась за поворотом.

Аталанта ощущала его взгляд, поэтому до последнего не давала волю своим чувствам. Лишь когда Ясон уже не мог ничего разглядеть, она позволила себе заплакать. Открыто и безутешно, как любая юная девушка, чьи надежды вдруг обратились в пепел.

* * *

Сидя на траве, Орфей с отрешенным видом наблюдал, как Кастор и Полидевк поправляли покосившуюся ограду. Диоскуры с охотой помогали лемниянкам, не прося ничего взамен. Братья радовались любому поводу размять мускулы.

Сам Орфей не питал склонности к подобным делам и предоставил товарищам возможность заниматься всеми хлопотами, пока он подбирал мотив для песни. Даже когда певец делал перерыв, его пальцы принимались любовно поглаживать изящный корпус кифары. Инструмент был довольно тяжелым и неудобным для переноски, но Орфею он был не в тягость. Певец брал кифару с собой при всякой возможности и предпочитал игру на ней любому другому занятию. Одиссей иногда шутил: если бы Орфею пришлось сделать выбор между своим инструментом и возлюбленной Эвридикой, он просто лег бы на землю и скончался, не в силах предпочесть что-то одно.

Кастор с шумным вздохом оперся о деревянную жердь, а его брат принялся растирать свое плечо. Оба Диоскура словно были созданы для простой жизни — особенно это относилось к Полидевку. Орфей даже поймал себя на мысли, что немного завидует. Эти двое умели радоваться простым вещам и с уверенностью смотрели в будущее, чего не мог сказать о себе певец.

— Помыться бы теперь. И выпить чего-нибудь, — заметил Кастор, на груди и спине которого проступили капли пота. — Эй, сладкоголосый, у тебя там ничего не припасено?

— Пусто, — Орфей со слабой улыбкой хлопнул себя по животу. — Ты слишком поздно задал этот вопрос. Так что можешь сразу идти за водой для мытья.

— Точно, тебе не помешает, — добавил Полидевк, лукаво глядя на брата. — А то опять блохи заведутся, ко мне тогда уж не приближайся!

— Блохи? В самом деле? — с отвращением переспросил Орфей. Кастор возмутился:

— Это старая история, Полидевк! Во всем виновата та девица!.. Кто же знал, что у нее в постели нашлась такая беда?

— Радуйся, что тебя не одарили чем-то похуже, — со скрытым упреком промолвил его брат. — Впрочем, с кем я говорю… Ты уже и с лемносскими женщинами заигрываешь, будто большой пес, жаждущий любви.

Орфей задумчиво промолвил:

— Песнь о герое Касторе, блохастым псом именуемом… Я как раз подобрал интересный мотив — вот, послушайте-ка!

Он потянулся к кифаре. Кастор погрозил ему кулаком:

— Не помню, чтобы давал позволение себя дразнить!

— Но это правда было смешно, — улыбаясь, заметил Полидевк. — Ты заперся дома, чесался дни напролет и ругался так страшно, что боги краснели.

— Тебе бы так! Тогда бы не смеялся…

— Мне не везет с возлюбленными. Выбирая между сердцем и желудком, я отдаю предпочтение второму, поэтому посвятил себя еде. Тебе же, дорогой брат, всегда достается самое лучшее. И женщины, и блохи…

Пока Кастор раздумывал над достойным ответом, зазвучали струны и Орфей чистым, сильным голосом запел:

«Что ты, о муж Диоскур, из одежд свой клинок извлекаешь?
Жертву алкая невинную, пламенный пыл соизволь удержать!
Будь то ахейская дщерь или даже троянка,
Ложе вначале проверь. Не рискуй понапрасну…»

— Ну все, кто-то напросился, — одним прыжком Кастор преодолел разделявшее их расстояние и принялся душить певца. Орфей завопил, отбиваясь:

— Полегче! Кифару, кифару не сломай!