Море Осколков

Снова обмен, сталь жалила резче, чем воспринимал Рэйтов глаз, — укол, укол, наискось и парирование, и оба бьющихся, с заворотом, отпрянули на простор, осмотрительно ступая меж тел, кусков плит, разного хлама.

— И все это ради какой-то воинской славы?

— Некоторые люди ценят славу превыше всего.

Неторопливое затишье, и плавный шаг, плавное рысканье, плавное кружение. Йиллинг припадает в низком приседе, перетекает как Матерь Море из стойки в стойку, из обличья в обличье, подхихикивает всякому обмену ударами, как новой забавной шутке. Атиль стоит прямо и жестко, прочен, как Отче Твердь, и хмурится, словно обходит похоронный круг. Оба следят друг за другом, стараются прочувствовать момент, разгадывают противника. Тишина натянута и тянется дальше, и такого напряжения не вынести ее нитям. Затем без всякого предвестья — лязг, звон, скрежет стали, Смерть поманила из-за плеч обоих мужей, Смерть налипла на грани обоих клинков, сталь вопрос задала, и сталь преподнесла свой ответ, а затем быстрый разрыв — и плавное рыскание, плавное кружение, неторопливое затишье.

— Неимоверно жаль, что один из нас обязан проиграть. — Йиллинг увернулся от рубящего сверху, чуточку потупил взор, глядя, как острие Атиля мелькнуло у самого носа. — Я могу многому у тебя научиться.

— Боюсь, у нас есть время лишь на один урок. Всех нас ждет Смерть. — Йиллинг скакнул вперед, не успел король изречь слова до конца, но Атиль был наготове, увел выпад, перекрутил запястье, и его меч проскоблил вдоль рукава кольчуги Йиллинга и поперек тыльной части его ладони.

Йиллинг одернулся, кровь порошила без того кровавый булыжник двора. Смертепоклонник хохотнул и беззаботно перекинул меч в правую руку.

Кто-то в башне заорал:

— Пусти кровь этой мрази! — И все вдруг заголосили, заулюлюкали, заревели себе на задор и на срам врагу. Почуяли победу. Почуяли кровь.

Атиль наступал, металл играл, меч отражал солнце. Убийственый укол за уколом, такие не остановить ни одной кольчуге. Его враг уклонялся, изворачивался. Вот он с вызвизгом стали едва сумел оттолкнуть клинок Атиля вбок, повернулся — и меч короля хлестнул впритык с другим боком. Йиллинг зашатался, попятился и оступился.

Атиль подскочил для завершающего удара, и нога его подвернулась на камне. Небольшая заминка перед тем, как просвистел его меч. Мельчайшая заминка, но Йиллингу хватило ее, чтобы упасть на колени и отшатнуться — королевский клинок порезал его гладкую щеку и лязгнул о камни — на волосок от врага.

Меч самого Йиллинга остался в пробитом насквозь теле Атиля, омытое кровью лезвие вышло на всю длину со спины.

Шумная похвальба поперхнулась онемелым безмолвием.

— Всего лишь камень, — прохрипел Атиль, взирая на примкнутую к груди рукоять. — Подвела в бою удача.

И повалился как подкошенный. Яркий Йиллинг в прыжке подхватил его и сразу выдернул меч.

— Нет! — в сердцах буркнул Дженнер, стукнув ладонью по загородке.

По всей дуге деревянной стены понеслась ругань, шипение, стоны уныния. Яркий Йиллинг уложил Атиля на пыльные камни двора, сложил ему руки так, чтобы Железный Король земли Гетской прижимал к груди меч. Сталь — его последнее слово в смерти, как и было при жизни.

— Славная смерть, — прошептал Синий Дженнер.

Матерь Солнце пробилась сквозь тучи, полыхнул алмазный эфес — Яркий Йиллинг вытер меч. На лице его заискрились блестки крови. Он, верно, и выглядел самим избранником Смерти — стоял средь жнивья трупов над телом Атиля и улыбался.

— Я вернусь позже, за всеми вами! — крикнул он, уходя обратно в брешь.

С тем и пришел конец сегодняшнему смертоубийству.

40. Мечты

Скара полюбила делить с ним свое ложе.

Учитывая всю непременную возню и нервотрепку, не совсем ясно, нравилось ли ей соитие как таковое. Казалось, оно происходит неряшливо, чуждо и неудобно. Даже малость смехотворно. В первый раз ее удержала от хохота лишь его зверская серьезность. Кое-как липко пощупались. Кое-как невпопад поурчали. Кое-как неуклюже пошелухались. Никакой красоты, никаких возвышенных чувств. В ее мечтах они оба знали, чем заниматься в постели. Когда доходило до дела, она едва ли сознавала, что ей надо самой, не говоря о том, чего хотелось ему.

Но она полюбила чувствовать рядом, после всего, его тело. Ей нравилась его сила, его суровая жесткость, его тепло. Нравилось уютно прильнуть грудью к широкой спине, свиться ногами, в такт дыханию прикасаться к вздымающемуся торсу. Ей нравилось, как он вздрагивает во сне, словно псы у очага в дедушкиных палатах. Ей даже нравился кисловатый запашок его пота — вот уж чему не полагается быть приятным, но по неясной причине она им никак не могла надышаться.

Она полюбила быть не одна.

Она притронулась к его плечу. Под подушечками пальцев ороговелый нарост старого шрама. Спустилась вдоль, туда, где шрам пересекал еще один рубец, потом еще один и еще.

— Столько шрамов, — прошептала она.

— Мы, в Ванстерланде, зовем их воинскими наградами, — услышала она его голос. Значит, не спит. Она удивится, если на Мысе Бейла хоть кто-нибудь спит. Какой смысл проспать последнюю в жизни ночь?

— Похоже на отметины от кнута.