Раб подал Горму миску с мясом, только с вертела. Мясо походило на руку Рэйта — мать Ауд уже сорвала горелую ткань, — и еда внутри Скары взболтнулась.
А Крушитель Мечей, если и хранил где-то страхи, то не в желудке, определенно.
— После боя у меня аппетит хоть куда, — промычал он с полным ртом мяса, разбрызгивая жирые капли. — Так на так, этим вечером мы у Матери Войны в любимцах.
— А как насчет Рэкки? — повысил голос Рэйт. Ауд раздосадованно цыкнула — он вырвал из ее рук свое недозабинтованное предплечье.
— Я обещаю вспоминать о нем с любовью. В отличие от других, он доказал свою преданность.
Скара подметила, что кулак Рэйта сомкнулся на топорище секиры, подрагивали проступившие жилы, — и быстро пробралась к нему, загораживая собой.
— Ваша цепь, государь. — Руки тряслись от тяжести гремучих железяк, отнятых у мертвецов.
Горм нагнул голову, и это приблизило их друг к другу так, как никогда ранее. Ее руки заведены ему за шею, словно в неловком объятии. Пахло сырыми шкурами, как от дедушкиных собак.
— С годами цепь разрослась, — распрямляясь, произнес он.
Вот так, вплотную, он еще больше. Ее макушка едва ли дотягивалась до его шеи. Станет ли она носить с собой табуретку, чтобы целовать мужа? В другой раз шутка вышла б обхохотаться. Сейчас ей не до смеха, скорее наоборот.
— Хранить ее было честью. — Она страстно хотела попятиться, но не могла и, опустив руки, стала располагать на его груди эти кричащие, отвратительные поминальные принадлежности.
— Когда мы поженимся, я отрежу кусок и вам.
Похолодев с головы до пят, она с ужасом уставилась на него. Навек оказаться опутанной цепью мертвецов…
— Я не вправе ее носить, — подавленно пролепетала она.
— Пожалуйста, не скромничайте понапрасну! Лишь полвойны — звон мечей, а другую половину вы великолепно отвоевали своей отвагой и мастерством. — С улыбкой он повернулся и отошел. — Ваш храбрый труд стоит сотен убитых недругов.
Скара пробудилась рывком, руки вцепились в меховые одеяла, уши стягивала тишина.
Ничего.
Она теперь плохо спит. Каждую ночь воины Йиллинга Яркого приходят по два, по три раза.
Они пробовали заплыть в бухту, в кромешной темноте храбрые ратники сражались с приливными волнами. Но часовые на башнях напичкали их стрелами, и тела смельчаков остались болтаться на цепях входа в гавань.
Они срубили дерево, забрали в железо торец ствола и бросили на штурм, как таран. Храбрые ратники сверху прикрывали щитами, и звон оголовья о врата разбудил бы и мертвых. Но створки ворот, почитай, даже не поцарапались.
Они засыпали крепостной двор ворохом горящих стрел, острия летели сквозь ночь, как падающие звезды. В основном безо всякого вреда отскакивали от песчаника и сланца, однако некоторые угодили в солому. У Скары грудь разодрало от дымной тучи, голос осип от визгливых приказов пропитывать крыши водою. Ладони стерты об ведра, что сама таскала с колодца.
От конюшен, где она девочкой впервые села на пони, остался обугленный остов, но остановить огонь удалось. Под конец она залезла на стену — пусть и перемазанная сажей. Зато победно провизжала вслед отступавшим лучникам:
— Спасибо за стрелы!
Огнем и водой, через стены и под ними — не срабатывало ничего. Мыс Бейла был сильнейшей крепостью моря Осколков, его защита — отборные воины трех народов-воителей. За одного их павшего Яркий Йиллинг терял двадцать своих.
Но подкрепления все прибывали. Каждое утро Матерь Солнце вставала над новыми бойцами из Ютмарка, Инглефолда и Нижеземья. Над новыми костеносными, лютоглазыми шендами. Над новыми кораблями у бухты, отрезавшими оборону от любой подмоги. Боевой дух защитников после мелких побед, как буек, подлетал кверху, но жуткий итоговый подсчет с каждым днем ухудшался. Подвалы матери Ауд через край наполнились ранеными. От причала дважды отправлялись подожженные ладьи с командами из мертвецов.
Скаре казалось, будто они копают канавы, чтобы остановить прилив. Одну волну они отразят. Может быть, отразят десять. Но прилив все равно победит.
Она влажно и кисло отрыгнула, загнала тошноту назад и скинула ноги с постели. Зажала голову в ладонях и утробно, протяжно завыла.
Она — королева. Ее кровь дороже всякого золота. Ей полагалось скрывать страх, а напоказ выставлять глубокомыслие. Она не способна орудовать мечом, поэтому должна вести другую половину войны и воевать лучше Яркого Йиллинга. А заодно — лучше отца Ярви и матери Скейр. На нее смотрит народ. Народ, который связал с ней свое будущее. Ее обложили со всех сторон чаяниями, нуждами и ожиданием — и живых и мертвых людей. Она словно продирается сквозь терновый лабиринт. Учитывать дюжину мнений, помнить сотню наставлений, обязательно выполнить тысячу задуманных блистательных дел, и еще десять тысяч дел, никем не предусмотренных и неприглядных…
Ее глаза скользнули к двери. С той стороны, у порога, спал Рэйт. Или просто лежал.