Море лунного света

Ответа снова не было, поэтому я тяжело поднялся по лестнице. У меня свело живот, когда запахи старого дома заставили меня вспомнить, как мать кричала на нас с братом за то, что мы шумели в гостиной, пока отец спал пьяным сном на диване. Она не хотела, чтобы мы его будили, потому что он неизменно винил ее в криках и шуме, а она совершала смертный грех, осмеливаясь с ним спорить, и ситуация накалялась. Со временем мы на горьком опыте научились вести себя так, чтобы нас никто не слышал. В основном чтобы защитить маму, а не себя.

Все спальни наверху были пусты, кровати не заправлены. Я нашел комнату тети Линн в конце коридора, такую же захламленную и грязную, как и остальные. Это стало неожиданностью, потому что она всегда была опрятным человеком. Вероятно, она была слишком слаба после химиотерапии, чтобы следить за порядком в этом мрачном заброшенном доме.

Мое сердце сжалось в раскаянии, и я сел на край ее кровати. Я не должен был слушать, когда она говорила, что все в порядке. Я должен был приехать домой, чтобы лично в этом убедиться, тем более что в глубине души я знал, что отец и бабушка – та еще компания.

Я понял, что намеренно не думал об этом, пытаясь сунуть голову в песок и эгоистично гнаться за лучшей жизнью. Я хотел этого ради самого себя, но – в свою защиту – вместе с тем надеялся, что тетя Линн будет мной гордиться. И я хотел заработать достаточно денег, чтобы обеспечить ее. Я часто мечтал перевезти ее в ее собственную квартиру, где бы она ни захотела жить. Может, в Нью-Джерси, неподалеку от меня, и потом на Манхэттене. Лишь бы она не болела. Я не думал, что потеряю ее так скоро. Раньше, чем закончу то, что начал.

Я взглянул на часы. Было уже за полдень. Мне нужно было срочно узнать, куда увезли тетю Линн, и как можно скорее отправиться к ней.

В этот момент во двор въехала машина. Я вскочил на ноги, метнулся к окну и выглянул наружу. Отец и бабушка вылезли из старой «Тойоты Камри» тети Линн. Они закрыли дверцы машины и зашагали по ступенькам переднего крыльца.

К тому времени, как они вошли, я уже был на полпути вниз по лестнице. Увидев меня, они остановились.

– Смотрите, кого к нам принесло, – сказал отец.

Бабушка нахмурилась. Меня поразило, до чего она постарела с тех пор, как я в последний раз приезжал к ней в гости. Стала худой и хрупкой, как скелет. И бледной.

– Ты опоздал, – добавил отец. – Она умерла. Сегодня утром.

Его слова были как выстрел пушечным ядром, все стены в доме содрогнулись. Я схватился за перила лестницы.

– Что?

– Ты меня слышал, – ответил он.

Меня будто ударили под дых. Я не мог поверить, что это правда. Этого просто не могло быть.

– Почему мне никто не позвонил? Я бы приехал. Я мог приехать… – Я смотрел на них обоих, ожидая объяснений.

Отец проигнорировал меня и побрел на кухню. Я спустился до конца, услышал, как открывается холодильник и как откручивается крышка бутылки с пивом. Как пробка падает мимо ведра и приземляется на грязный линолеум.

Все это я слушал в полном оцепенении. Бабушка швырнула сумку на столик в прихожей и поплелась в темную гостиную. Я пошел за ней и раздвинул шторы, а она опустилась в кресло, закурила сигарету, глубоко затянулась и долго смаковала, прежде чем заговорить.

– Я сказала ему позвонить тебе, – скрипучим голосом пробормотала она, – но ты же знаешь, какой он.

– Не смей говорить обо мне так, будто меня тут нет! – крикнул отец из кухни. Мы с Ба ничего не ответили, потому что оба знали, что лучше не возражать.

Чувствуя себя совершенно разбитым, я рухнул на диван, согнулся и запустил руки в волосы.

– Что случилось? Я думал, с ней все в порядке…

– Сначала так и было, – ответила Ба. – Говорили, у нее ремиссия, но потом она подцепила какую-то инфекцию. У нее была пневмония.

Я заставил себя поднять глаза, они горели от слез, с которыми я боролся изо всех сил. Я не мог позволить себе плакать. Только не здесь, не на глазах моего отца, который мог войти в любую минуту.

– Она сильно мучилась?

Бабушка отвела взгляд.

– Она мучилась. По крайней мере, морфия для нее не жалели. Так что даже если бы ты вчера приехал, она бы этого не поняла.

Я жмурился и раскачивался взад-вперед в отчаянной попытке справиться с горем. Я не мог позволить ему выйти наружу. Не здесь. Господи, о господи. Почему? Мое сердце разрывалось.

– Это неправильно, когда родители переживают детей, – сказала Ба. – Несправедливо. Она была такой хорошей. Лучше всех нас.

Я поднял голову и кивнул, а потом услышал крик отца:

– Но ее уже нет, верно? Вам лучше привыкнуть к этому!

Он выбежал через задний вход, и я услышал, как дверца грузовика открылась и захлопнулась. Двигатель взревел, и он умчался прочь.

– До завтра он не вернется, – сказала Ба и вновь затянулась. – Всю ночь проторчит в баре и уснет в какой-нибудь канаве или в вытрезвителе.

Я вытер лицо рукой.

– Мы должны позвонить в полицию и сообщить им, чтобы его забрали, пока он не сел за руль и не убил кого-нибудь.

Я должен был сказать «не убил кого-нибудь еще», потому что он уже лишил меня матери. Не хватало только, чтобы этой ночью он убил мать какого-то другого ребенка.