Море Имен

Не выдержав внутреннего раздора, Алей, наконец, попытался найти компромисс. В бой его не пустил бы, кроме прочего, старый темник Хурамша, а отвернуться, поддавшись цивилизованной природе, не позволял стыд. Улаан-тайджи желал хотя бы разумом унестись туда, где лилась кровь и слышались вопли страха и смерти, ненависти и отчаяния — так пусть это случится.

И нукеры почтительно затихли, глядя на царевича, застывшего в ледяной неподвижности.

Улаан-тайджи поднял руки и вжал кончики пальцев во впадинки на висках — так сильно и резко, как будто вгонял в разъёмы нейрошунты.

Он оказался совсем рядом с центром битвы: там, где готовилась ударить по большому полку урусутов первая тысяча тумена Улдая. Она едва ли на десятую часть состояла из ордынцев; их растянутый строй стеной стоял за спинами степного сброда, крикливого и пёстрого. Монголы готовились погнать вассалов перед собой. «Заградотряд», — подумал Алей. Его бессмертная душа-сульдэ, легко отделившись от тела, парила над землёй на высоте полуметра. Отсюда можно было познать весь ужас кровавой сечи, но нельзя было понять замыслов воевод, и Алей поднялся выше. Сейчас, в действительной полуреальности, он не мог воспринимать битву иначе, как столкновение войск в компьютерной стратегии; и несмотря на чрезмерные подробности отрисовки, это было нестрашно.

Высоко в небе описывали круги коршуны, почуявшие поживу. Пространство между строем белой пехоты и серо-гнедой конной лавой быстро сужалось. По нему металась в смертном отчаянии одинокая лохматая собака, невесть как оказавшаяся здесь… «Ур-р-ра-а-а!» — загремело с обеих сторон и белая сторона прибавила: «Слава!» Урусуты опускали тяжёлые копья, задние ряды готовились метать сулицы. И вот уже страшно закричали пронзённые лошади, всадники вылетали из сёдел и падали на мечи, корчились и хрипели, погибая. Но и белые ратники падали под копыта. Когда русские ряды сомкнулись плотнее и медленно пошли вперёд, на врага, многие шагали по телам товарищей.

Алей поднял взгляд. Полк правой руки выдвинулся вперёд и продолжал наступать. Конная дружина князя Белолесского-Белопольского минуту назад врезалась в противника, как один огромный булатный меч, и толпа степняков разлетелась пёстрыми ошмётками. Улаан хорошо различал князя. С ног до головы в железе, на огромном сером коне, в алой ферязи, этот кряжистый, страшно широкоплечий гигант был невероятно похож на Корнея. Алей даже заподозрил, что Летен и братву свою привёл за собой. Но князь обернулся, мелькнуло его тяжёлое усатое лицо, и стало ясно — нет, не Корней.

Вторая и третья Улдаевы тысячи пошли вслед за первой.

Монголов в них было больше, и они уже не ждали, когда рассыплются потрёпанные вассальные сотни. С монотонностью небесной воды падал дождь из стрел. Слышались крики раненых, и их заглушали боевые кличи. Новый удар ошеломлял, валил с ног. Вскоре стало ясно, что наступление московской рати не удалось, урусутов оттеснили на прежнее место и продолжали теснить. Тем временем тумен Бухи-сэчэна всей силой навалился на большой полк.

…Алей прерывисто вдохнул и вернулся в тело.

В глазах прояснялось медленно. Придя в себя, Алей увидел, что рядом с его туркменским жеребцом стоит горбоносый конёк Хурамши-нойона, а сам старый темник испытующе смотрит на царевича. «Вернулся, — подумал Улаан, — говорил с тысячниками». Сегодня нойон казался особенно старым. Он мёрз и сутулился, вечная овчина его намокла от мороси и воняла.

— Что скажешь, царевич? — спросил он.

Алей опустил глаза в землю.

— Ты стар и мудр, Хурамша, говори первым. Учи меня.

Нойон коротко, скрипуче хохотнул.

— Великий хан наказывал, чтобы я не спрашивал тебя о будущем. Но покойный отец темника Улдая был мне андой. Улдай мне почти племянник. Тумен его скоро выбьют совсем. Он уже бросил в сечу резервные тысячи. Так прошу тебя, Улаан-хан, скажи: умрёт ли Улдай, и если умрёт, то достойно ли?

Алей помолчал.

— Будет живым и достойным, но без тумена.

Хурамша уныло закряхтел, подтянул больную ногу и прилёг на своего конька, как на диван. Алей мимолётно даже полюбовался на это: поза человека, воистину родившегося в седле. Потом перевёл взгляд.

Мудрый Буха-сэчэн теснил большой полк Летена. Лошади шли по мёртвым и по живым. В стороне полка правой руки сеча почти утихла. К полку левой руки, истончившемуся под напором противника до двух рядов, быстро подходила подмога. «Интересно, засадный полк у Летена есть?» — подумал Улаан-тайджи, а потом задался вопросом, почему он до сих пор не сказал о засаде… ну хотя бы Хурамше? Потому ли, что о ней совершенно точно знал Гэрэл? Или… Алей не был уверен, что Летен последовал исторической расстановке сил. Летен знал, с кем сражается.

Тем временем ратники большого полка отчаянным усилием отбросили поредевший тумен Бухи.

И начали расступаться.

Белая рать хлынула в стороны, точно море из библейской легенды. Пешцы двигались быстро и слаженно, никто не остался на пути — на пути броненосной конницы, хлынувшей на врага широким валом смертоносной стали.