Монстр. Маленький изобретатель

Она ни в коем случае не была хуже своей «сестры». Просто в мире, где миллионы люди искренне верят в то, что болезни насылают злые духи, что солнце ходит по небосводу по воле великого Света, что воздух – это неразделимое вещество, такое же, как вода и камни… В таком мире магия, требующая от чародея понимания и осознания своих действий, обречена на забвение.

Но на лице шестилетнего мальчика играла почти безумная улыбка. Он-то знал! Он знал всё это, знал о микробах, гелиоцентризме, формировании планет, атомной теории… человек из двадцать первого века, попавший в средневековье, не смог бы применить свои многочисленные знания, просто потому что у него не было бы нужных инструментов. Не было микроскопов и телескопов, не было доступа к электричеству, не было возможности хотя бы убедить аборигенов помочь ему, потому что лучшим результатом таких просьб был бы сумасшедший дом, а худшим – костёр.

Но ему не нужна была ничья помощь! У него был инструмент настолько совершенный, что создатели адронного коллайдера удавились бы от зависти. И благодаря его новому рождению этот инструмент мог стать чем-то совершенно невероятным. У него была магия.

Он обладал знаниями, которых не было ни у кого. Да, без учителей и руководств процесс адаптации к псионике всей этой информации, наверняка, будет невероятно сложным. Но теперь он был уверен, что сможет выгнать из чужих взглядов так раздражающую его жалость. Сможет защитить Лани, сможет помочь всем, кто ему дорог, сможет исполнить желание маячащих за плечами теней. И даже мечта, родившаяся почти год назад при взгляде на Принцессу, больше не казалась несбыточной. Он, Лазарис Морфей, сможет летать!

Но для начала нужно было научиться этой самой магии.

* * *

– Любая магия, стихийная или псионическая, начинается с одного, – Дамия оказалась очень неплохим преподавателем. Она не забегала вперёд, но при этом не топталась на месте и внимательно следила за прогрессом своего ученика. – Первым делом нужно ощутить собственную душу.

Лаз сидел в своём кресле с закрытыми глазами, внимательно прислушиваясь к ощущениям. Последние несколько недель он занимался именно этим – тренировался погружаться внутрь себя, вслушиваться в глубинные позывы, учился отбрасывать лишние мысли. На Земле это назвали бы медитацией.

Естественно, его прогресс нельзя было даже сравнивать с успехами других детей. И дело было не в силе души или чём-то подобном. Просто какой ребёнок в шесть лет сможет усидеть на одном месте хотя бы десять минут с закрытыми глазами, занимаясь, фактически, ничем? Лани, целеустремлённой девочке, на освоение этой необычной методы потребовалось не несколько недель, а несколько месяцев, и это считалось хорошим результатом. Так что Лаз определённо шёл с опережением графика.

– Наша душа, – продолжала тем временем Дамия, – это нечто эфемерное, что нельзя потрогать, понюхать или увидеть. Она в каждом уголке тела и в то же время – нигде. А потому почувствовать её ты сможешь не сразу. Отбрось всё лишнее, как мы учились, и прислушайся к самому себе. Все видят душу по-разному. Кто-то в виде моря, кто-то в виде дерева, кому-то она кажется туманом, кому-то – твёрдым камнем. Ты не ошибёшься, когда найдёшь её внутри себя, это особое чувство, ни на что не похожее. С учётом твоих предыдущих успехов, – женщина сделала небольшую паузу, бросив на спокойно сидящего мальчика подозрительный взгляд. – Надеюсь, у тебя получится добиться этого месяца за три.

* * *

Ему не потребовалось месяца. Даже недели. Четыре дня. Всего за четыре дня он сделал то, на что другие тратили год. Вот только, добившись успеха, он не ощутил ни капли удовлетворения.

«И это… это моя душа?»

В комнате не горела ни одна свеча, шторы были плотно задёрнуты, а закрытые веки окончательно лишали зрение чувствительности. Вот только даже так, он чётко видел ЕЁ.

Тьма словно была живой. Огромной амёбой она колыхалась посреди Ничто его внутреннего мира, то и дело выбрасывая в стороны чернильные ложноножки. В этой тьме терялся взгляд, умирали звуки, пропадали запахи, рушились все координаты и направления. Словно голодный, жадный, злобный монстр, она втягивала в себя всё, до чего могла дотянуться, поглощая даже пустоту.

Ошибиться было невозможно. То самое «особенное» чувство, о котором говорила Дамия, пронизывало его с макушки до пят. Он был сторонним наблюдателем, с первобытным, животным ужасом смотрящий на этот сгусток тьмы. И в то же мгновение он был этой тьмой, мириадами глаз наблюдающей за необычным пришельцем. Подобная дуальность была не просто неправильной, она сводила с ума. Он был и жертвой, и хищником, и человеком, и монстром, и смертным, и богом. Это было невозможно и реально одновременно, настолько дико, что разум отказывался понимать…