Монстр

«Скорая» прибыла через четыре минуты. Я ехала следом за ней на своей машине, снова и снова пытаясь дозвониться до Хантера и Киллиана. Телефоны обоих перенаправляли мои звонки на голосовую почту.

Я не могла понять почему. Уже ночь. Они должны быть дома со своими семьями. Я решила отправить обоим наше кодовое слово. Экстренный код.

Клевер.

А когда ответа не последовало, отправила:

Клевер, клевер, клевер! Возьми трубку!

Я не хотела, чтобы мои невестки узнали, какая у меня рехнувшаяся семейка, особенно притом, что отец жил отдельно и они с мамой, скорее всего, разведутся. Но все же нехотя позвонила Перси.

Между мной и Персефоной всегда существовала тайная связь двух робких, романтичных тихонь, которые были вынуждены процветать в суровых джунглях семейства Фитцпатрик.

– Алло? – голос Перс прозвучал сонно.

– Ох. Привет, – весело прощебетала я и почувствовала себя идиоткой оттого, что стараюсь изобразить жизнерадостный тон. – Это Эш. Я пытаюсь дозвониться до Киллиана, но он не отвечает. Не знаешь, где он может быть?

– Привет, Эш. Все в порядке? – спросила она, а потом, сообразив, что я сама задала ей вопрос, добавила: – Килл в «Пустошах» с Сэмом, Дэвоном и Хантером. У них там какой-то особенный вечер азартных игр. Я не заостряла внимания. Я могу чем-то помочь?

Кровь начала закипать в жилах, и я сжала руль так крепко, что побелели костяшки пальцев. Братья намеренно меня избегали. Оставили меня разбираться с матерью, а сами поехали играть в карты с Сэмом Бреннаном.

Внутри поднялась новая волна злости. Как Киллиан и Хантер посмели так легко примириться с действительностью, в которой милая, робкая Эшлинг заботилась о матери и athair, а сами они жили полноценной жизнью?

Я остановилась возле больницы и повела маму в кабинет неотложной помощи вместе с назначенным ей лечащим врачом. Предоставила ему как можно больше информации, исходя из того, что знала сама: какие лекарства мама могла принять, в каком количестве и сколько таблеток вышло с рвотой.

Ее быстро осмотрели и промыли желудок, но моими стараниями он оказался уже почти пустым. Не прошло и пары часов после госпитализации, как мама уже лежала под капельницей, полностью придя в себя.

– Только не говори отцу. Он подумает, что все это из-за него, а ни к чему еще больше тешить его самолюбие, – застонала она и потянулась за пультом, лежащим возле больничной койки. – Как думаешь, у них тут есть Netflix? Ох, как неудобно получается. Завтра утром у меня косметолог.

Я уставилась на нее, чувствуя, как глаза налились кровью, а все тело сотрясается от ярости.

– Ты идиотка.

Слова вырвались прежде, чем я успела их сдержать, но, как только они оказались произнесены вслух, хоть убей, не почувствовала ни капли раскаяния.

– Что ты сказала? – Она резко повернула голову и смерила меня суровым материнским взглядом.

– Ты меня слышала. – Я встала и, подойдя к окну, устремила взгляд на заснеженные деревья и покрытые грязью и льдом дороги. – Ты идиотка. А еще эгоистка. Ты отказываешься обратиться за необходимой помощью, закидываешься рецептурными таблетками, чтобы отомстить… кому именно? Единственный человек, которому ты вредишь, – это ты сама. А теперь давай я расскажу, что будет дальше… – Я повернулась и сама смерила ее сердитым взглядом, чувствуя, как новообретенный внутренний стержень гудит от потребности начать действовать. – Я поеду домой, оставлю тебя здесь одну и выброшу все твои таблетки. Все. Даже обезболивающее от утренней мигрени не оставлю. А потом запишу тебя на прием к психотерапевту. А если не пойдешь – я съеду из дома.

– Эшлинг! – вскричала мама. – Да что ты такое говоришь! Я бы никогда…

– Хватит! – заорала я. – Я не желаю ничего слышать. Я устала нянчиться с тобой весь день, каждый день. Устала за руку вести тебя по жизни. Устала быть родителем в наших отношениях. Знаешь, я все детство наблюдала, как вы с отцом отправляете Киллиана и Хантера в школы-интернаты в Европе, и боялась разделить их судьбу. Больше всего на свете я боялась разлучиться с тобой и папой. А теперь я завидую своим братьям, – зло выпалила я, – потому что вы преподнесли им лучший подарок. Они выросли, едва вас зная и почти не испытывая к вам симпатии. Они не привязаны к вам так, как я. Они могут жить своей жизнью, делать все, что пожелают, и быть свободными от оков любви к двум людям, которые неспособны любить никого, кроме самих себя. С меня хватит!

Я взмахнула руками и помчалась прочь, по пути столкнувшись с врачом, который спешил в мамину палату. Он окликнул меня, пытаясь выяснить, что случилось, но я оставила его без внимания, внезапно почувствовав себя отчаявшимся ребенком.

Путь домой проходил, словно в тумане. Удивительно, что я вообще сумела добраться, притом, что всю дорогу глаза застилали слезы. Я ворвалась в мамину ванную комнату, открыла все шкафчики и принялась ссыпать все их содержимое в белый мусорный мешок, который взяла в кладовке.