Монолог Нины

А до неё? В середине 30–х что? После голода. После застопорившегося за истреблением работящего крестьянина раскулачивания. После расстрельного беспредела злобствующей власти И, в особенности, после многомиллионных этих молодёжных мобилизаций в армию — не в гражданскую же авиацию, которой не существовало, не в колхозные парашютные бригады, не в спортивные лыжные секции и так далее, и так далее, рекрутировалась молодёжь! Что в стране–то после всех этих изъятий осталось? Осталась пустыня человеческая. Кадровая пустыня — не зря же прорвалось тогда сталинское: «Кадры решают всё!». А тут — ничего! Гиль одна! В Сибири у нас, и на Востоке, — каторжная; во всех прочих провинциях — «пролетарская» чистой воды. Та и другая — сарынь. Но — не в пример времён Стеньки Разина — без «кички». И «силам возрождения», — не очень, правда, понятно сперва откуда взявшимся, — если опереться внизу, в народе, хоть на что–то, то лишь только на «силы вырождения»…

Как быть?

И вот, с средины первой половины 30–х годов, — сперва в Сибирской, Северной и Восточной глубинках, а позднее чуть, в столицах не режимных районов, областей, краёв и даже республик провинциальной России, — впервые, с 1917 года — повеяли свежие ветры. И, — по мере отлова и отстрела эшелонов большевиков–пионеров, и освобождения занимавшихся ими мест, — силовые, сперва, а потом и властные структуры государственного аппарата начинают стремительно заполняться НАШЕЙ молодёжью — теми самыми Людьми Духа! И, в первую очередь, кадры милиции, НКВД, НКГБ, МВД, Спец связи, лесной, речной и горной инспекций — кадры «силовых структур», по нынешнему. К о р е н н ы е кадры К О Р Е Н Н О Й теперь уже власти на местах!

Вот эта–то вот наша молодёжь, выросшие мальчики наши, обуянные всепоглощающей страстью — разыскать и наказать палачей своих убитых стариков и истязателей своих семей — взяли в руки «бразды отмщения».

И воздали!

Будто гигантским «ягодным совком» прошлись они по городам и весям! И, — прежде всех своих штатных дел — теперь уже не узнать, да и не важно это, правых или не правых, — выловили к началу войны и у т о п и л и, по Царю Иудейскому Соломону, почти всех до одного т о п и в ш и х !

Незадолго до кончины мама, перебирая в памяти свою и нашу жизни, и вспоминая судьбы предков своих, сказала: — А ведь и с нами, доченька, получилось как бывало, — и не единожды, — в русской истории! Все смуты, затеваемые нашей и пришлой сарынью, предки наши пересиживали благополучно. Кто где. Кто по дальним вотчинам, кто по монастырям, а кто даже по острогам. С уроном, — без которых, верно, они тоже не обходились, — и мы тут, в тайге, пересидели очередную, пока наши не покончили с супостаты… Господь–то наш — Он всегда с нами!

Действительно. Пересидели. Но теперь уже с уроном для самих татей, до своей гибели вдосталь похозяйничавших в России.

Ни в коем случае не в оправдание упомянутого мною прежде «известного» поэта, рекомендовавшего «верёвки на шеи» судимым по «делу Промпартии» хозяйственникам. Но из чистого любопытства. И только в поиске истины: быть может, никакой он не подонок! А честный и мужественный парень, который знал точно, — или, хотя бы, наслышан был, — как пригвождаемая им публика хозяйничала в захваченной ею стране? В Сибири у нас, в частности?

Но о том в стишках его — ни пол слова. Потому как они хозяиновали расскажу сама. Если не забуду.

Да, мальчики наши задачу свою выполнили. Дело сделали — первую свою страсть утолили. И в июне 1941 ушли на войну. А возвратившись в 1945, заняли ожидавшие их места в аппаратах власти. Только теперь уже в соответствии с количеством и размерами звездочек на погонах и звёзд на кителях. И продолжали начатое — гнули свою линию. Хотя впереди–то было утоление иных страстей. Быть может, более высоких. Ибо ни сами они, ни тоже подросшие и тоже превратившиеся в настоящих мужчин дети их, — вынуждаемые брататься с ненавистной властью, — не простили ей когда–то с ними сотворённого.

И вот, полувеком, или чуть более, спустя — время для новейшей даже истории мизерное — произошло всё то, что должно было произойти. Что названо было крушением. И Что бы ни придумывали доброхоты, чем бы ни объясняли крах империи, развалилась она потому, что ссылка, которая заполнила аппарат, но ничего не забыла, сожрала власть.

А что же зона, в которую, — пожираемая ГУЛАГом, как гигантской раковой опухолью, — превратилась страна? И сама эта «страна» — зона? Более полу века, под завязку, заполнялась она бесконечными волнами вчерашних каторжников. Требовавший непрерывно человечины, Гигантский Лагерный Монстр пожирал население. Переваривал его. И исторгал из бесчисленных своих «малых зон» в «Большую Зону», по инерции именовавшуюся «СССР», миллионы — снова и снова миллионы! — выживших чудом россиян. Но уже закалённых голодом и издевательствами, и уже озлоблённых до беспамятства и люто ненавидящих проклятый большевистский режим.