Монолог Нины

Что бы понятней было, что произошло со страной, вспомним что случилось с её языком. С могучим и красивым русским языком. ГУЛАГ превратил его в блатную «феню», на которой сегодня ботают не только российские СМИ, телевидение и театр. Но, п о д с т р а и в а я с ь под стиль «интеллигенции», сам президент…

Да, ссылка сожрала власть, которая ссылку создала. Зона сожрала государство, в которое создало ГУЛАГ.

… Но всё это — много лет спустя.

А пока в ссылочных наших урманах нам выживать не позволяют. А мы сопротивляемся! Выживаем. И вывозим добытое сено в схорон. В Балаган. К скоту. Зима у нас долгая — восемь месяцев. Сена каждой корове нужно не меньше тонны. А их у нас пять. И мы с подросшею Алей, впрягшись в сани, «подтягиваем» сено куда нужно. Сани — на камузах — на широченных полозьях из сохатиной шкуры с голени, натянутой на каркас из ивового прута. Потому назад — с горки — не соскальзывают. А вперёд, с той же горы, летят птицей! И по ровному движутся, как по маслу. Словом, без большого груза легки. Надёжны. В снегу не тонут.

Но… помните? Ведь «промысел» сена — преступление! Потому занимаемся им тоже ночами и, непременно, перед пургою: пурга заметает следы полозьев, наших с Алею пим и сенную труху. Не даёт найти схорон. Так вот мы с сестричкой и добирались до наших сенокосов, перетаскивая груженные сани через буераки и буреломы по снегу «до макушки». Слава Богу, что не в гору — балаган строили у воды, а косили на верху, над поймой. Тайга–то у нас горная!.

Добрые люди ночью, тем более, перед пургою, прячутся от стихии. И уж, конечно, оберегают от этого лиха детей! А мои папа с мамою именно в ночь пурги отпускают нас в тайгу, чтобы все мы — семьею — могли выжить. А ведь любят они нас куда больше жизни этой проклятой…

…Магистр Тамплиеров, угасающий в каменном мешке тюрьмы, — Богу: — Ты лишил меня власти. Ты лишил меня жизни. Благодарю тебя, что ты оставляешь мне ненависть!…

А друг и «названный брат» Бена Александр Евгеньевич Голованов в день моего тридцатилетия сделал мне и такой вот презент — «преподнёс» в роскошной «адресной» папке предварённое аж тремя уровнями грифов сверх секретности Решение самого Центрального контрольного комитета ЦК ВКП(б) от 1928 года «о запрете ссыльно поселенцам содержать скотину и изымать(!) землю под пахоту»! Оказывается, пережитое нами было не самодеятельностью, а «законом»! На документе подпись и печати самого народного ненавистника, истребителя коренных сословий, разрушителя храмов, гонителя православия — Джироламо Савонаролы большевистского — Минея Израилевича Губельмана! Именно!

Сколько помню себя, в Сибири у нас никто никогда не называл его «ярославской» или «емельянской» кличками. А всё — по родовому прозвищу «Губельман Миней», чтобы никто никогда не забывал, не путал и помнил вечно — как забайкальцы у нас говаривали — ИЗ ЧЬИХ ОН! Как ИЗ ЧЬИХ Гиммлер, например, или Кальтенбруннер — изверги. И чтобы, не приведи Господь, не потерялся. Не ушел что бы. Скрыться бы, когда час придёт, не сумел… И как все мы огорчены были, узнав, что всё таки «сбежал» он! Сдох не от пули, не в петле, не в барже утоплённый, а своей смертью в постели, обереженный Хозяином, которому был верным псом!

И вот, подпись и печати — его. Но предварены они визами Струмилина, Гродко, Плинера и Мейсака. С первым и с тремя последними ясно: они палачи, шваль они и сарынь. Их, как говорил сам знакомец Бена Фриновский, «отловить, кончить и зарыть!». Но Струмилин?! Учёный, на котором стояла — пусть на ушах — «экономическая наука социализма»! На которого непременно ссылались. Которого обязательно цитировали. Которым клялась и божилась вся наша несметная рать «старших экономистов», что довела Россию до ручки!

Не аферист, вроде. Не самозванец. И, тем не менее… Он, что, понятия не имел о предмете визирования? Он не знал, что с каждой коровы во всех регионах страны государство сдирало в то время 22 килограмма топлёного масла, 200 творога и 95 мяса в год?! И что запретив одиннадцати с четвертью миллионам ссыльных семей, обретавшихся в «благоприятнейших для молочного сельхозпроизводства» районах страны, держать хотя бы одну корову кормилицу, он лишал своё же большевистское государство воистину гигантских продовольственных ресурсов! В количествах, которые не только спасли бы миллионы погибавших от голода крестьян и жителей городов. Но, позднее чуть, наполнили бы и мобилизационные закрома нашего — уже с конца 20–х — верного и почитаемого теми же кальсонерами германского союзника!

Ладно, с ненавидящими Россию бандоформированиями губельманов, и прочей сволочью, всё ясно: задачею их было голодом душить народ. Но что двигало коронованной академическими званиями бездарью — разработчиком «первых в мире систем» организации массовых моров и каннибализма, охвативших Украину, Юг России и Поволжье? Что руководило участниками «дела Промпартии»? Не спроста же, черт его побрал, фокстерьером вгрызся в них «известный» поэт! Что–то ведь, кроме — допускаю — страха за шкуру, двигало и им тоже!