Монолог Нины

Но ведь и в зонах ГУЛАГа томились–росли такие же парни. В большинстве своём тоже вчерашние крестьяне. Страна–то была крестьянской. Не крестьян — «пролетариата» — было в ней тогда, без преувеличения, с гулькин нос! «Рабочий–то класс» — его тогда днём согнём надо было искать в провинциальной России. И они тоже, — миллионы, как правило, ни в чём не виновные как и на вечно отправленные в ссылку мужицкие сверстники их «из кулаков», — они тоже загнаны были за решетку тюрем и за колючку лагерей!

Поинтересуйтесь–ка, почитайте, сколько их, ни в чём не повинных, реабилитировано только за полвека! Официально, значит, признанных невиновными. Признанных не кем ни будь а собственными палачами — судьями их и прокурорами! Теми самыми, которым такое «самоуничижение» по дремучим их понятиям, точно — поперёк горла! Ведь именно отсюда — подлая совершенно, мало кому понятная на первых порах, но многие годы производившаяся запись в миллионах — снова миллионах — «справок»: «отсутствие в возбуждённых уголовных делах состава преступления». Или вовсе изощрённо издевательская: «за отсутствием доказательств»!

Как же им, справки эти подписывавшим, перед жертвами своими даже только лишь извиниться претило — не прощения просить за поломанные ими же людские судьбы!

Но все эти реабилитационные и «справочные» кампании — они потом, потом, — много позднее, — случились.

А тогда мордуемые звериным режимом зоны молодые люди подрастали. Росли. Но не на воле. И взрослели не в семьях. Пусть даже и не во всём образцовых. Пусть не Бог весть как работящих. И даже пусть не всегда во всём законопослушных. Потому напрочь лишены были понятия о присущей даже зверю ответственности за детёнышей своих, отнятых арестом и многолетней изоляцией, если они уже были. А если их ещё не было — лишены были возможности и права завести их во время. Об ответственности за стариков, которые как бы уходили от них навсегда и исчезали из новой их «жизни». Да что ответственность за каких–то не существующих стариков и детей — у них атрофировано было чувство элементарной ответственности за собственные свои поступки даже перед товарищами по несчастью, с которыми годами, десятилетиями делили они голые нары, не греющую вонь напитанных потом и слезами поколений арестантов «одеяла» и «сладкий» тюремный хлеб! Даже, бывало, если отсутствие этой ответственности, или только пренебрежение ею, оказывалось — автоматом и неотвратимо — причиною жесточайших ответных наказаний администрацией, И ещё более изощрённых и чудовищных расправ со стороны не менее нетерпимых и не более ответственных за поступки корешей.

Никаких законов потому эти Богатыри Силы, превратившиеся в отморозков, не признавали. В том числе, — что оказалось на деле особенно чреватым, — даже «Законов Зоны», до поры до времени державших в узде не только тоже многомиллионную блатную вольницу. Но, в жестких шорах, саму, — не подчиняющуюся ни Богу, ни чёрту, «неприкасаемую», не терпящую вмешательства в дела её, — элиту уголовного мира. Своевольничали. И, не задумываясь, физически устраняли каждого, кто им сопротивлялся.

Так жили они, и поживали эти «Богатыри Силы». И, — уже после амнистий пятидесятых, вместе с воспитанными ими и за тридцатилетие поднабравшимися у них блатного опыта и духа поколениями молодого расплода, — дожили до конца восьмидесятых годов. Только целью их была уже не рутинная, — хотя и не без постоянного и вполне приличного фарта, — «мелочёвка». Но Большие Деньги. Очень Большие Деньги! Деньги Сумасшедшие. При чём, тайное — для не посвящённых — движение которых «силоборы» усекли десятилетием прежде всяческих спецслужб.

Но деньги–то эти были, как бы, заколдованы. Неуловимы. Они были — и их не было. Потому как быть не могло — всё же у нас государству принадлежало. Народу! Но… они снова появлялись — партиями — внезапно. И, партиями, исчезали тут же. Насовсем, будто «проваливаясь» куда–то. И, кто знает, возможно, что и за бугор…

Тогда ведь даже самая что ни на есть «законная» кодла о мировой банковской географии знать не знала. Но уже наслышана была, что деньги, которые «ходят и исчезают», и «прочие движимые и не движимые активы Государственного Банка», их обеспечивающие, не исчезают никуда! А стоят себе тихо в виде разных предприятий и заводов, рудников и просто месторождений — ну разной там недвижимости. Работают тихо. И тоже тихо и давно распределены, «по семейному», промеж детишек и внучат тех, которые в своё время порасстреливали пионеров–организаторов первоначального, и потому самого результативного, ограбления «не трудовой» бывшей России. А потом конфискационными «приговорами» 30–х — 40–х годов незатейливо, — теперь уже в своё «личное пользование», в свою н а с л е д с т в е н н у ю собственность, — экспроприировали у настоящих экспроприаторов сокровища воистину несметные! Практически, все богатства, все состояния, что накоплены были Россией и насельниками её за тысячелетие. Что создано было трудами её народа к октябрю 1917.