Монах

— Верно подумала… умная девочка… — Федор пристально посмотрел в глаза Алене. — Да, я не хочу, чтобы ваша шайка знала, что он получил раны в драке с кикиморой. И хочу тебя спросить: ты как к этому относишься и что будешь делать завтра? В принципе ты получила что хотела и можешь идти домой, но я не хочу, чтобы ты на каждом углу кричала об увиденном. Что будет с Андреем, я не знаю, но, когда он встанет на ноги, не желаю, чтобы каждая собака знала о том, что он стал оборотнем. Ну так что ты думаешь делать?

— А возьмите меня с собой? — нерешительно предложила Алена. — Прислуживать буду, работать буду, а?

— Ты чего несешь-то? — развел руками Федор. — Ты откуда нас знаешь? Может, мы ненормальные, любим насиловать и убивать? Может, разбойники с тракта? Может, убийцы и нас разыскивает власть? Как так можно с первыми встречными уезжать куда глаза глядят?

— А куда мне деваться? — тихо и горько сказала Алена. — Возвращаться в село? Они говорят — помогали мне! Как же! Сколько я полов перемыла, сколько прислуживала в их домах — да они бесплатно кусочка не дали, я голодная ходила, дочери все отдавала! Как мой муж пропал на охоте, якобы его медведь порвал, так мы и впали в нищету — распродали все, что было, они скупали у нас за медяки нажитое отцом и мужем. Староста строит из себя благодетеля… гадина! Все норовил по заду меня погладить, за грудь ущипнуть, когда я у них в доме прислуживала, — пока жена не видит. А дочка его… видела я, как у вас челюсти отвисли, да, красавица, наградила ее судьба красотой… и пометила нечистой силой. Давно уже поговаривали, что ее мамаша была кикиморой, только никто не мог поймать за этим делом — сама куда-то исчезла, вроде как утопла в болоте, но сдается мне, что прибили ее где-нибудь, вот и дочка ее такая же. А староста любит ее… любил, вот и прикрывает как может. И все молчат… и я молчала, да. Когда отец пропал и потом его нашли растерзанным — молчала, когда мужа якобы медведь задрал, тоже молчала, а когда Настена пропала — вот тут уже терпение лопнуло! А они все молчат, только рыла свои прячут — знают ведь, твари, что происходит. Не хочу я к ним возвращаться, возьмите меня с собой — мне все равно там не жить! То из меня шалаву сделать пытаются, то в прислуги, на самую грязную работу норовят засунуть — не хочу туда опять! Что мне там терять? Дом? Что мне этот дом, когда там есть нечего и тоска по углам. Барахло? А нет у меня ничего, поизносилась вся, поистрепалась… нищая я. Только и осталось что мое тело да дочка моя. — Алена помолчала и, потупив взгляд, сказала: — Хочешь… можешь жить со мной… только не оставляйте меня в деревне. Я красивая, правда, только грязная сейчас, болотом пахну, а так я не хуже этой Марвины, кикиморы, смотри!

Алена скинула с себя сарафан и осталась в одной нижней юбке, потом сняла и ее. Даже в неверном свете костра она была прекрасна — действительно, ее тело мало чем отличалось от тела убитой кикиморы, только грудь поменьше да бедра чуть полнее — но от этого ничуть не менее соблазнительные.

Федор впился глазами в Алену, от неожиданности даже охрип и изменившимся голосом сказал:

— Не надо. Ты прекрасна, да, я понимаю толк в женщинах, но я не такой подлец, чтобы воспользоваться твоим телом вот так, в уплату. Иди-ка лучше выстирай одежку, вымойся — а то и правда пахнет от тебя дурно. Возьми там у меня в фургоне рубаху, штаны, сапоги… правда, они тебе не пойдут по размеру, но ничего, на время сойдут, переоденься, а сарафан с юбкой вывеси посушиться. Заберем тебя, да, обещаю. Поедешь с нами, будешь работать — готовить, ухаживать за лошадьми, все что мы делаем, то и ты будешь делать. Доедем до города, там что-нибудь придумаем, как тебя пристроить, с нами ехать нельзя — опасно. Рассказывать тебе ничего не буду, это не твое дело. Но жизнь твою постараемся устроить — слово даю. Иди.

Алена смущенно кивнула, стесняясь, натянула сарафан и полезла в фургон искать одежду. Через десять минут на краю болота послышался плеск — новый член экипажа смывал с себя засохшую грязь.

Федор усмехнулся в усы и обратился к бесчувственному товарищу:

— Видишь, Андрюха, как дурно ты на меня влияешь? Такая красотка — ни один мужик бы не устоял, а все ты! Нет бы мне утащить ее в кусты и заставить извиваться от страсти — а я играю в благородство! Сейчас ты бы сказал, что и без тебя я не стал бы пользоваться слабостью несчастной женщины… возможно… кто знает? Ну уж больно хороша! Ты-то вон повалялся под красоткой, так что она в страсти тебе всю спину ободрала, до костей, понимаешь! А я вот теряюсь! Ладно, что там у тебя?

Федор опять пощупал шею раненого — показалось ему или нет, но пульс стал немного ровнее… а может, действительно показалось.

Вот только не понравилось то, что шея была очень, очень горячей, раненого лихорадило так, что того и гляди кровь свернется… фигурально выражаясь. Лицо было красным — различимо даже в полумраке. Федор нахмурился и осторожно накрыл Андрея одеялом, отогнав вьющихся комаров.