Монах

И все бы ничего, он бы избежал удара, но стрелы его спутников слегка изменили траекторию полета кикиморы, и нечисть приземлилась одной лапой точно на плечо Андрея, разорвав на нем куртку, рубаху и кожу, как будто они были из папиросной бумаги.

Он взвыл, обхватил мускулистое тело кикиморы и погрузил кинжал в шею чудовища, повиснув на ней, как наездник под шеей скачущей лошади.

Кикимора прыгала по полю, будто огромный мохнатый кузнечик, одновременно пытаясь сорвать с себя опасный восьмидесятикилограммовый груз, но Андрей не давал ей это сделать, обхватив ее руками и ногами, как детеныш обезьяны свою мать. Только при этом «детеныш» все больше и больше перепиливал шею своей «матери», преодолевая сопротивление стальных мышц и сухожилий.

Справа и слева в кикимору летели стрелы, и она уже была похожа на дикобраза, но Андрей этого не видел, он сосредоточился на том, чтобы перерезать шею твари как можно глубже и быстрее, не обращая внимания на то, что она рвала ему спину, уже оголенную, кровавую, со свисающими с нее лохмотьями кожи и мяса. Уже последним усилием умирающего тела он напрягся и со скрежетом по кости перепилил позвонки, соединяющие голову кикиморы с туловищем, — чудовище сразу ослабло, немного постояло на ногах и рухнуло ничком, погребя под собой человека. Голова кикиморы отделилась от плеч, покатилась в сторону, цепляясь за камни и кусты длинными блестящими волосами.

Из отрубленной шеи с торчащими белыми позвонками и кровавыми лохмотьями мышц хлестал фонтан крови, заливая лицо и грудь Андрея. С отвращением почувствовав во рту солоноватую жидкость, он непроизвольно сглотнул и тут же зашелся в кашле.

Столкнув с себя тело, уже полностью ставшее человеческим, Андрей тяжело приподнялся на локте, со стоном перевалился на колени и осмотрелся. Невдалеке стояли Алена и Федор, с ужасом глядя на него и держа стрелы наложенными на тетиву.

— Эй, вояки, луки-то опустите! Ненароком выстрелите, а я не хочу получить в брюхо эту деревяшку!

Федор первым опустил лук и с облегчением сказал:

— Живой? Неужели? Я думал, тебе конец… ты бы на себя глянул — лица не видать, все кровью залито! Непонятно, как ты еще дышишь-то?

— Дышу. Помоги-ка мне подняться, что-то совсем хреново мне… — Андрей попытался встать, но ткнулся носом в землю и ободрал себе скулу — ноги его не держали совершенно.

— Сейчас, сейчас! Осторожненько, давай-давай, вот сюда, на камень… Ой, мама родная! Да у тебя спины-то нет! Месиво какое-то! Андрюха, как ты еще жив-то?! Вот несчастье… Говорил тебе, не надо было идти сюда… Ой, беда-то!

— Хватит причитать, как баба… я еще не собираюсь помирать, не дождетесь! Кстати, о бабах — а где Алена? Куда Алена-то делась? Дочку пошла забирать? Погляди, что там и как… я подожду… вроде кровь не течет уже.

— Ясно, что не течет! У тебя вся спина в земле и в прилипших лохмотьях! Ой-ой, как бы заразу не подцепил…

— Иди, говорю, посмотри, что там с Аленой! Мы зачем сюда шли? Что там с девчонкой, узнай, я подожду…

Федор кивнул и исчез в пещере.

Потянулись мучительные минуты ожидания — у Андрея мутилось в голове, его лихорадило, и он стал замерзать — сказывалась потеря крови.

Он прижал руки к груди и сосредоточился, отбрасывая от себя холод, дикую боль в спине и разбитом лице. Главное было отрешиться от неудобств, от боли, от всего того, что мешает выполнять задание, — так учил его когда-то инструктор. Это было на уровне берсерка, когда человек не ощущает боли и думает только о том, чтобы убить противника.

Выждав минуты три, Андрей тяжело встал, вынул из ножен саблю и, опираясь на нее, пошатываясь пошел к пещере, где чуть не столкнулся с вышедшим оттуда Федором.

Старый солдат держал на руках маленькую девочку, лет трех от роду, сладко спавшую на руках и не ведавшую, какие страсти творились вокруг.

Федор посмотрел на Андрея и хмыкнул:

— Ну куда, куда ты собрался? Хватит с тебя уже! Как труп ходячий, а туда же! Алена, держи девчонку, мне тут нашего воителя надо тащить… ты сам-то не дойдешь до фургона, похоже на то! Пошли потихоньку — спустимся к лесу, там я волокушу сделаю!

Андрей, поддерживаемый Федором, потащился к лесу. Его знобило, голова кружилась, и он привычно определил — сотрясение мозга, большая потеря крови, болевой шок.

В его голове было мутно и горячо, он то выныривал из забытья, то погружался в него, осматриваясь на предмет опасности — в бреду ему казалось, что он опять на войне и со всех сторон подкрадываются враги, готовые перерезать ему глотку. В моменты просветления он ощущал, что его куда-то волокут и он лежит на палках, связанных друг с другом, перетянутый поперек груди и неподвижный.

В очередной раз открыв глаза после потери сознания, он увидел, как над головой качаются ветки деревьев, и подумал: «Из зеленки выносят… к вертушкам? Где они тут сядут? Как меня зацепило — на растяжку, что ли, наступил? Спина как болит… наверное, осколками посекло…»

Снова погрузившись в забытье, он очнулся уже перед фургоном, под бурчание Федора: