— Да, — согласился Гарри, — безумцы и трусы! Мы не заслуживаем сожаления ни в этом мире, ни в будущем. Колин, друг мой, если с тобой случится несчастье, клянусь отомстить за тебя, как только мои руки будут свободны.
— И я клянусь вместе с тобой, — добавил Теренс.
— Не заботьтесь обо мне, товарищи, — сказал Колин, бывший спокойнее остальных. — Но как только вы будете иметь возможность, постарайтесь отделаться от этого чудовища.
В эту минуту внимание Гарри привлек Билл. Старый моряк сделал знак одному невольнику развязать ему руки, но последний, вероятно, боясь, что его увидит Голах, отказался.
Второй крумен, оставшийся связанным, предложил своему соотечественнику развязать его, но тот также отказался.
Несчастная женщина, которой грозила месть Голаха, оставалась все такой же спокойной. Дети ее с плачем прижимались к ней, а мичманы, вне себя от ярости и стыда, хранили гробовое молчание.
Одна Фатима казалась торжествующей.
Вторая яма была вырыта на небольшом расстоянии от первой и, когда она достигла той же глубины, Голах приказал неграм прекратить работу.
Тем временем палатки были опять сложены, верблюды навьючены. Все было готово к отъезду.
Оба стража снова заняли свой пост перед белыми невольниками. Тогда Голах направился к негритянке, которая освободилась от своих детей и встала при его приближении.
В лагере воцарилась глубокая тишина.
Но тишина и неизвестность длились недолго.
Голах схватил женщину за руки, приволок ее к одной из ям и бросил в нее. Потом невольникам было приказано засыпать яму, оставив снаружи только голову несчастной.
— Бог да сжалится над ней! — закричал Теренс с ужасом. — Чудовище зарывает ее живой в землю! Нельзя ли нам ее спасти?
— Мы будем недостойны называться мужчинами, если не попытаемся спасти ее, — сказал Гарри, поднимаясь на ноги.
Его примеру тотчас же последовали его товарищи.
Сторожа подняли ружья и прицелились, но быстрый жест Голаха остановил выстрел.
Сын шейха, по приказу своего отца, кинулся к яме, где стояла женщина, в то время, как Голах сам шел навстречу мятежникам.
В одну минуту бунтовщики были укрощены: он схватил двоих, Гарри и Теренса, за волосы и оттащил их на то место, где они лежали раньше.
Затем Голах направился к яме, в которую была опущена негритянка, уже наполовину засыпанная песком.
Она не пробовала сопротивляться и даже не издала ни одного стона, казалось, покорившаяся своей участи. Одна только ее голова виднелась над могилой, где она была осуждена умирать. В ту минуту, когда шейх уходил, она сказала ему несколько слов, не тронувших этого бесчувственного варвара, зато слезы наполнили глаза крумена и покатились по его щекам медного цвета.
— Что она говорит? — спросил Колин.
— Она просит его быть добрым к ее детям, — отвечал тот дрожащим голосом.
Оставив свою жену, Голах направился к Колину. Сомневаться в его намерениях было невозможно: оба человека, навлекшие на себя его гнев, должны умереть одинаково.
— Колин! Колин! Что можем мы сделать, чтобы тебя спасти? — с отчаянием закричал Гарри.
— Ничего, — отвечал последний. — И не пробуйте даже — это ни к чему бы не повело. Предоставьте меня моей судьбе.
В эту минуту несчастный Колин также был опущен в яму и сам Голах держал его в вертикальном положении до тех пор, пока невольники не наполнили всей ямы песком.
Колин, следуя примеру женщины, не сделал ни одного движения, не произнес ни одной жалобы и скоро был зарыт по плечи. Товарищи его были поражены.
Затем шейх объявил, что он готов к отъезду. Он приказал одному из невольников сесть на верблюда, на котором ездила зарытая женщина, и трое детей несчастной были помещены вместе с ним.
Голаху оставалось только отдать еще приказание, вполне достойное той, которая его ему внушила, а именно Фатимы.
Наполнив сосуд водой, он поставил его между двумя ямами, но на таком расстоянии, что ни той ни другой жертве невозможно было до него дотянуться. Возле сосуда он положил также несколько фиников. Эта сатанинская мысль имела целью возбуждать их страдания видом того, что могло бы их облегчить. Затем он приказал трогаться в путь.
— Не трогайтесь с места! — сказал Теренс. — Мы еще дадим ему работу.
Голах взобрался на своего верблюда и стал во главе каравана, когда невольники пришли известить его, что белые пленники отказываются идти.
Шейх вернулся назад в страшном бешенстве. Он стал действовать прикладом и, кинувшись на Теренса, который был к нему ближе всех, начал бить его изо всей силы.
— Встаньте! Повинуйтесь! — кричал Колин. — Ради Бога, уходите и оставьте меня! Вы ничего не можете сделать, чтобы меня спасти!
Ни просьбы Колина, ни удары Голаха не могли заставить мичманов покинуть своего товарища.
Затем шейх кинулся на Билла и Гарри, схватил их обоих и бросил возле Теренса. Соединив их всех троих таким образом, он послал за верблюдом. Приказ был немедленно исполнен. Шейх взял в руку уздечку.
— Нечего делать, нам придется идти, — сказал Билл. — Он опять начинает ту же игру, которая удалась ему со мной недавно. Я не дам ему повода вторично беспокоиться.