Молодые невольники

Как только палатки были расставлены, он приказал негритянке, матери ребенка, которого нес Колин, подать ему мешок с финиками, которые ей поручено было сохранять.

Женщина встала и повиновалась, но при этом дрожала всем телом. Крумен бросил на белых невольников взгляд ужаса, и хотя последние не поняли приказа Голаха, но почувствовали, что произойдет что-то ужасное.

Женщина подала мешок, оказавшийся наполовину пустым.

Финики, которые раздавались невольникам три дня тому назад еще возле иссохшего колодца, были взяты из другого мешка, хранившегося у Фатимы.

Значит, мешок, который в эту минуту подавала Голаху вторая жена, должен быть нетронутым, и Голах спросил, почему мешок наполовину пуст.

Негритянка с дрожью отвечала, что она и ее дети ели финики.

Услышав этот ответ, Фатима насмешливо засмеялась и произнесла несколько слов, заставивших задрожать негритянку.

— Я переведу вам, — сказал крумен, сидевший возле мичманов, — что сказала Фатима Голаху: «Собака-христианин поел финики.» Голах убьет как его, так и жену.

Затем крумен пояснил морякам, что по законам пустыни нет большего преступления, чем похищение у путешественника пищи или воды или же, путешествуя с другими, есть или пить потихоньку от своих спутников. Неумолимый закон пустыни — строго наказывать виновных.

Провизия, которую отдают на сохранение кому-нибудь, должна быть сохранена даже в том случае, если бы для этого пришлось пожертвовать жизнью.

Ни в каком случае такое доверенное лицо не имеет права располагать ни малейшей частицей пищи без общего согласия всех, и все должно быть разделено поровну.

Если Фатима сказала правду, то преступление, совершенное негритянкой, само по себе было настолько велико, что она могла быть осуждена на смерть, но, как оказалось, вина ее была еще больше.

Она покровительствовала невольнику, собаке-христианину и возбудила ревность своего повелителя.

Фатима казалась счастливой, потому что знала — по меньшей мере надо было случиться чуду, чтобы спасти жизнь второй жены, ненавистной соперницы.

Вытащив свою саблю и зарядив ружье, Голах приказал невольникам сесть на землю в одну линию. Этот приказ был немедленно выполнен.

Сын Голаха и другой страж стали против них тоже с заряженными ружьями. Им было приказано стрелять во всякого, кто встанет. Тогда шейх направился к Колину и, схватив его за темно-русые кудри, оттащил в сторону и тут оставил его одного.

Голах роздал затем порцию шени всему каравану, за исключением негритянки и Колина.

Шейх считал излишним давать пищу тем, которые должны умереть. Между тем видно было, что он еще не решил, каким образом предать их смерти.

Оба стража, с ружьями в руках, зорко следили за белыми невольниками, пока Голах разговаривал с Фатимой.

— Что же нам теперь делать? — спросил Теренс. — Старый негодяй придумывает какую-нибудь мерзкую штуку, но как ему помешать исполнить то, что он задумал? Не можем же мы позволить ему убить бедного Колина?

— Надо действовать немедленно, — сказал Гарри, — мы и так слишком долго ждали, скверно только, что мы отделены от остальных невольников!.. Билл, что ты нам посоветуешь?..

— И сам не знаю, что вам сказать, — тихо отвечал моряк. — Если мы кинемся на них дружно, пожалуй нам удастся убить человека два или даже три при первом натиске и, пожалуй, все бы кончилось отлично, если бы остальные черные невольники согласились к нам присоединиться.

Крумен, услышав слова старого Билла, сообщил, что готов присоединиться к ним. Еще он прибавил, что уверен — его соотечественник тоже готов помогать. Что же касается остальных черных, то он за них не отвечает.

— Тогда отлично, — объявил Гарри, — нас было бы шестеро против троих; ну, что же, подавать сигнал?

Это был отчаянный план, но, по-видимому, все были согласны сделать смелую попытку. Со времени своего ухода от колодца они были убеждены, что не могут иначе избавиться от рабства, как вступив в бой с поработителями.

— Ну, все согласны? Я начинаю, — прошептал Гарри, стараясь не возбуждать внимания стражи. — Раз!

— Остановись! — вскричал Колин, внимательно прислушивавшийся к тому, что затевалось. — Двое или трое будут немедленно убиты, а остальных шейх докончит своей саблей. Лучше пусть он убьет меня одного, если уж он так решил, чем вам жертвовать собою всем четверым в надежде меня спасти.

— Мы хлопочем не об одном тебе, — отвечал Гарри, — у нас тоже не хватает больше терпения подчиняться этому дикарю.

— Ну, в таком случае бунтуйте тогда, когда у вас будут хоть какие-нибудь шансы на успех, — возразил Колин. — Вы все равно не можете спасти меня и только рискуете поплатиться за это жизнью.

— Голах наверняка собирается кого-нибудь убить, — сказал крумен, устремив глаза на шейха.

Последний в это время все еще говорил с Фатимой и на лице его читалось выражение страшной жестокости.