Молодые львы

По коридорам административного корпуса слонялись несколько фольксштурмовцев в поношенной форме. Винтовки они держали робко, явно боялись, что те, не дай Бог, выстрелят. Как и охранник у ворот, они тоже чего-то ждали. Кристиана они встречали печальными взглядами, и он буквально слышал их мысли. Его осуждали и за то, что он молод, и за проигранную войну… Гитлер всегда похвалялся, что его сила – в молодых, крепких солдатах, и вот теперь выражение лиц фольксштурмовцев, вырванных из дома в самом конце войны, не оставляло сомнений в том, что они думают об этом отступающем поколении, которое привело страну к катастрофе.

Мимо этих эрзац-солдат Кристиан прошел, расправив плечи, придерживая «шмайсер», с каменным лицом. Остановившись у двери в приемную коменданта, он постучал и вошел. Заключенный в полосатой робе мыл пол, в приемной за столом сидел фельдфебель. Дверь в кабинет была открыта, так что фельдфебель лишь приглашающе махнул рукой, когда Кристиан сказал, что хочет видеть коменданта.

Такого старого лейтенанта Кристиану видеть еще не доводилось. Комендант давно уже отметил шестидесятилетний юбилей, а лицо его, казалось, вылепили из комковатого творога.

– Нет, велосипедов у меня нет, – ответил он на просьбу Кристиана. – У меня ничего нет. Даже еды. Эсэсовцы ничего здесь не оставили. Лишь приказали обеспечивать порядок. Вчера мне удалось связаться с Берлином, и какой-то идиот приказал мне немедленно уничтожить всех заключенных. – Лейтенант невесело рассмеялся. – Одиннадцать тысяч человек. Хотел бы я посмотреть, как бы он сам выполнял этот приказ. С тех пор я никого не могу найти. – Лейтенант посмотрел на Кристиана. – Вы пришли с фронта?

Кристиан улыбнулся:

– Боюсь, что фронта как такового давно уже нет.

Лейтенант вздохнул:

– В прошлую войну все было иначе. Мы отступали организованно. Моя рота в полном составе прошла через Мюнхен с оружием в руках. Тогда было гораздо больше порядка. – В его голосе слышалось обвинение новому поколению немцев, которое в отличие от их отцов не знало, как организованно проигрывать войну.

– Что ж, лейтенант, я вижу, вы ничем не можете мне помочь. Пойду дальше.

– Скажите, – по голосу лейтенанта чувствовалось, что он хочет подольше задержать собеседника, что ему не хочется оставаться в одиночестве в этом просторном, чистеньком кабинете с цветными занавесками, удобным диваном, зимним альпийским пейзажем на стене, – скажите, как по-вашему, американцы придут сюда сегодня?

– Понятия не имею, господин лейтенант. Разве вы не слушаете радио?

– Радио, – вздохнул лейтенант. – Сведения очень противоречивые. Сегодня утром из Берлина сообщили, что на Эльбе завязались бои между русскими и американцами. Вы думаете, такое возможно? – с надеждой спросил комендант. – Мы же знаем, что в конце концов это должно случиться…

Гул, доносившийся из бараков сквозь открытые окна, внезапно усилился. А потом его прорезали выстрелы. Кристиан подскочил к окну. Двое мужчин в форме бежали к административному корпусу. Кристиан увидел, как на бегу они отбросили винтовки. Оба так и просились на рекламный плакат баварского пива, большие животы не позволяли им набрать скорость. Из-за угла одного из бараков показался человек в полосатой робе, потом еще трое, потом целая толпа. Все неслись за охранниками. Гул шел от них. Первый преследователь на мгновение остановился и подхватил с земли винтовку. Стрелять он не стал, побежал дальше, не выпуская ее из рук. Это был высокий, длинноногий человек. Расстояние между ним и охранниками сокращалось с невероятной быстротой. Он взмахнул винтовкой, словно дубиной, и один из пузанов рухнул как подкошенный. Второй, увидев, что он не успеет укрыться в административном корпусе, просто лег на землю. Ложился он медленно, как слон на арене цирка: сначала опустился на колени, потом наклонился вперед, чуть ли не уткнувшись носом в землю. Заключенный вновь взмахнул винтовкой и ударом приклада размозжил охраннику голову.

– Господи! – выдохнул лейтенант, уже стоявший рядом с Кристианом.

Толпа подступила к двум телам, накрыла их. Заключенные топтали трупы, не произнося ни слова, молча, отталкивая друг друга. Каждый считал своим долгом пнуть ненавистного врага.

Лейтенант отпрянул и, дрожа всем телом, прижался спиной к стене.

– Одиннадцать тысяч… – прошептал он. – Через десять минут они все вырвутся из бараков.

Охранники у ворот открыли огонь. Трое или четверо заключенных упали. Никто не обратил на них ни малейшего внимания, но часть толпы развернулась все с тем же бессловесным гулом и двинулась к воротам.

Из других бараков выплескивались новые потоки заключенных, они надвигались на административный корпус, как стада быков в фильмах об Испании. Если по пути попадался охранник, ему устраивали коллективную казнь.

Из коридора донеслись крики. Лейтенант, выхватив пистолет, вышел из кабинета, чтобы организовать сопротивление своих людей. Должно быть, он никак не мог забыть, что в прошлую войну все, даже отступление, проходило в установленном начальством порядке.