Молодые львы

Кристиан не хотел сдаваться, хотя подобные настроения вдруг вошли в моду и миллионы солдат, офицеров и генералов пытались отыскать оптимальный вариант решения этой задачи. В последний месяц в армии больше всего говорили именно на эту тему… В разрушенных городах, в маленьких очагах сопротивления, расположенных главным образом на основных магистралях, дискуссии обычно текли в одном направлении. Никто не выказывал ненависти к американской авиации, уничтожившей города, простоявшие тысячу лет, никто не жаждал отомстить за тысячи женщин и детей, похороненных под развалинами. Говорили совсем другое. «Лучше всего сдаваться американцам. Потом англичанам. На худой конец – французам. Но только не русским. Они всех отправляют в Сибирь…» И эти позорные слова произносили кавалеры Железного креста первой степени, люди, награжденные медалями Гитлера, воевавшие под Ленинградом, в Африке, с боями отступавшие от самого Сен-Мер-Эглиза… Кристиану хотелось заткнуть уши.

В отличие от остальных Кристиан сильно сомневался в милосердии американцев. Он полагал, что это очередной миф, выдуманный легковерными людьми, чтобы успокоить себя. Кристиан помнил десантника, который качался на парашютных стропах, зависнув на дереве, в Нормандии, его суровое, безжалостное лицо… А ведь американец знал, что положение у него аховое. Кристиан помнил уничтоженный санитарный обоз, несчастных лошадей, расстрелянных пилотом, который не мог не видеть красных крестов, наверняка знал, что они означают, но тем не менее нажал на гашетку… Еще более наглядно американцы продемонстрировали свое милосердие в Дрездене, Мюнхене, Берлине.

Нет, Кристиан больше не верил в мифы. Впрочем, и сами американцы ничего хорошего не обещали. По радио они раз за разом повторяли, что все немцы, мужчины и женщины, если их вина будет доказана, понесут наказание за совершенные преступления. Так что в лучшем случае ему придется провести годы в концентрационном лагере или на каторжных работах, пока победители будут разбираться, кто и где совершил какое-либо преступление. А вдруг какой-нибудь француз вспомнит его фамилию, укажет, что именно он в Нормандии обрек на смерть двоих ни в чем не повинных людей, когда был убит Бер, что под пытками эти люди признались в том, чего не совершали? Никому не известно, какими сведениями располагало Сопротивление. И как предугадать, что скажет Франсуаза? Сейчас она небось в Париже, живет с каким-нибудь американским генералом. И понятно, что нашептывает она ему на ухо. Даже если они не будут специально искать тебя, какой-нибудь обезумевший француз, случайно столкнувшись с тобой, может обвинить тебя в преступлении, о котором ты и слыхом не слыхивал. И кто поверит тебе, кто поможет доказать твою невиновность? А что удержит американцев от передачи миллиона пленных Франции? Чтобы собирали оставшиеся мины да восстанавливали разрушенные города. На долгие годы оказаться в лапах французов… Такого не пожелаешь и врагу. И все равно живым от них не вырвешься.

Но и умирать Кристиан не собирался. Слишком многому он научился за последние пять лет. И после войны его опыт мог очень пригодиться. Он понимал, что три или четыре года придется не поднимать головы, лебезить перед завоевателями. Возможно, в горы снова поедут туристы, возможно, американцы создадут в Австрии огромные базы отдыха и он сможет получить место лыжного инструктора, будет учить американских лейтенантов скатываться по снежным склонам… А вот потом… Ну что же, потом будет видно. Через пять лет после войны наверняка появится спрос на таких людей, как он, которые научились убивать, которые умели остудить самые горячие головы. Поэтому главное сейчас – остаться в живых…

Кристиан не знал, как обстоят дела в его родном городке, но если он сумеет добраться туда раньше войск союзников, то переоденется в гражданское, а уж его отец придумает ему какую-нибудь легенду… Да и идти не так уж далеко, он в самом сердце Баварии, горы уже на горизонте. Война наконец хоть на что-то сгодилась, мрачно усмехнулся Кристиан. Привела чуть ли не к порогу собственного дома.