Молодые львы

Дверь закрылась; в маленькой, заботливо обставленной женской рукой комнатке со светлыми пятнами мебели, черными поверхностями зеркал, мягкими подушками дивана и оправленной в серебряную рамочку довоенной фотографией Брандта в берете и баскской рубашке воцарилась тишина. Кристиан взглянул на Франсуазу. Закинув руки за голову, она изучала потолок, удобно устроившись на подушках. Половина лица пряталась в тени. Длинное тело под синим стеганым халатиком было неподвижно. Лишь изредка она вытягивала пальчики одной ноги, носком синего атласного шлепанца дотрагиваясь до края дивана, а потом пальчики возвращались в исходное положение. Кристиану вспомнился другой стеганый халат. Красный, кроваво-красный, на Гретхен Гарденбург, когда он впервые увидел ее в дверях берлинской квартиры. А что поделывает сейчас фрау Гарденбург, подумал он, цел ли еще ее дом, жива ли она сама, продолжает ли «дружить» с той самой мужеподобной француженкой?..

– Утомился воин, – проворковала Франсуаза из мягких глубин дивана. – Очень утомился наш лейтенант Брандт.

– Пожалуй, – согласился Кристиан, не сводя с нее глаз.

– Ему досталось, не так ли? – Франсуаза шевельнула носком шлепанца. – Последние несколько недель выдались не из легких?

– Это точно.

– Американцы, – ворковала Франсуаза, – такие сильные, такие свеженькие, не так ли?

– Скорее да, чем нет.

– Местные газеты пишут, – Франсуаза улеглась на бочок, и складки халата переместились вслед за телом, – что все идет по плану. Американцев заманивают в глубь Франции, чтобы потом опрокинуть внезапным контрударом. – В голосе Франсуазы слышалась откровенная насмешка. – Газеты вселяют уверенность. Месье Брандту следовало бы почаще их читать. – Она хохотнула. Кристиан подумал, что расслышал бы в этом смешке сексуальное желание, призыв, если б они говорили на другую тему. – Месье Брандт не считает, что американцев заманивают. И контрудар очень удивил бы его, не так ли?

– Скорее всего. – Кристиан никак не мог понять, чего добивается эта женщина.

– А как насчет тебя? – Вопрос был задан скорее заполняющему гостиную сумраку, чем Кристиану. На ты они с Франсуазой перешли за ужином.

– Наверное, я разделяю мнение Брандта.

– И ты тоже очень устал, не так ли? – Франсуаза села и пристально посмотрела на Кристиана. На губах ее не было и тени улыбки, но в полуприкрытых веками зеленых глазах Кристиану почудилась тайная насмешка. – Должно быть, тебе тоже хочется спать?

– Еще нет. – Мысль о том, что эта высокая, зеленоглазая, насмешливая женщина сейчас покинет его, казалась невыносимой. – В свое время уставать приходилось куда больше.

– О! – Франсуаза вновь улеглась. – Да ты у нас прекрасный солдат. Стойкий, неутомимый. Разве армия может проиграть войну, по-прежнему располагая такими солдатами?

Кристиан сверлил Франсуазу ненавидящим взглядом. Она же лениво потянулась на подушках и чуть развернулась к нему лицом. Какая длинная у нее шея, подумал Кристиан. И ему страстно захотелось поцеловать то самое место, где шея цвета слоновой кости переходила в прикрытое халатом плечо.

– Когда-то у меня был парень, похожий на тебя. – Франсуаза смотрела на Кристиана без улыбки. – Только француз. Сильный, ни на что не жалующийся, настоящий патриот. Должна признать, я очень его любила. Он погиб в сороковом году. Во время другого отступления. Ты собрался умирать, сержант?

– Нет, – медленно ответил Кристиан. – Умирать я не собираюсь.

– Это хорошо. – Полные губы Франсуазы изогнулись в легкой улыбке. – Ты лучший из лучших, если верить твоему другу. Ты полагаешь себя надеждой новой Европы, сержант?

– Брандт перепил.

– Перепил? Возможно. Так ты уверен, что тебе не хочется спать?

– Уверен.

– Но выглядишь ты очень уставшим.

– Спать мне не хочется.

Франсуаза кивнула:

– Вечно бодрствующий сержант. Не хочет идти спать. Вместо того чтобы улечься в мягкую постель, жертвует собой, развлекая одинокую французскую даму, которая будет оставаться не у дел до тех пор, пока американцы не войдут в Париж. – Она приложила руку ладонью вверх ко лбу, широкий рукав халата соскользнул вниз, открыв тонкое запястье, длинные пальцы с острыми ногтями. – Завтра мы внесем твою фамилию в списки кавалеров ордена Почетного легиона второй степени за верную службу французскому народу.

– Хватит. – Кристиан, однако, не поднялся со стула. – Перестань насмехаться надо мной.

– У меня и в мыслях такого нет, – ответила Франсуаза. – Скажи мне, сержант, я спрашиваю тебя как военного человека: когда американцы войдут в Париж?

– Через две недели. Максимум через месяц.

– Ага, – кивнула Франсуаза. – В интересное мы живем время, не так ли?

– Так.

– Хочешь, я тебе кое-что скажу, сержант?

– Что?

– Я вновь и вновь вспоминаю наш маленький обед. В сороковом? Сорок первом?

– В сороковом.

– Я надела белое платье. А ты был такой красивый. Высокий, уверенный в себе, умный, победитель, в сверкающей форме, юный бог механизированной войны. – Франсуаза засмеялась.

– Ты опять насмехаешься надо мной. Мне это неприятно.