Молодые львы

– Ну идите же, – всхлипывала Симона. – Это так глупо. Не знаю, почему я плачу. Нелепо. Совсем как моя мама: она плачет, если счастлива, плачет, если грустит, плачет, если светит солнце, плачет, если начинается дождь. Идите. Идите в ванную. Помойтесь с дороги, а когда вернетесь, я уже возьму себя в руки и приготовлю для вас роскошный ужин. Идите. Не смотрите, пожалуйста, на мои мокрые глаза. Идите.

Брандт улыбался глупой мальчишеской улыбкой, которая так не шла к его худощавому, интеллигентному лицу, покрытому коркой дорожной пыли.

– Пошли, Кристиан. – Он встал. – Смоем с себя грязь.

Вдвоем они прошли в ванную. Кристиан подметил, что Франсуаза не посмотрела им вслед.

В ванной под шум льющейся холодной воды Брандт заговорил сквозь мыльную пену, когда Кристиан уже расчесывал мокрые волосы чьей-то расческой.

– В этой женщине есть что-то особенное, чего я ни в ком не находил. Я… мне в ней нравится все. Забавно, конечно, потому что у других женщин я всегда находил массу недостатков. То они слишком тощие, то слишком тщеславные, то глуповаты… Две, три недели – и я уже не мог их выносить. Но с Симоной… Я знаю, что она немного сентиментальна, знаю, что она стареет, вижу эти морщинки… – Он улыбнулся, раздвинув губами мыльную пену. – Но мне это нравится. Она не слишком умна. Мне это нравится. Глаза у нее на мокром месте. Мне и это нравится. – Теперь он говорил очень серьезно. – Симона – единственная радость, которую принесла мне война. – И тут же, словно устыдившись своей откровенности, Брандт до отказа открутил кран и начал смывать мыло с лица и шеи. Он разделся до пояса, и Кристиан не без жалости смотрел на торчащие, как у подростка, ребра своего друга, на его тоненькие, словно прутики, руки. Хорош любовничек, подумал Кристиан, а каков солдат… Интересно, как ему удалось пережить четыре года войны?

Брандт разогнулся, вытер лицо полотенцем.

– Кристиан, – сквозь ткань голос его звучал глухо, – ты останешься со мной, не так ли?

– Сначала, – Кристиан понизил голос, чтобы его заглушала льющаяся из крана вода, – надо решить вопрос со второй дамой.

– С Франсуазой? – Брандт небрежно взмахнул рукой. – О ней не волнуйся. Места в квартире хватит. Ты сможешь спать на диване. Или… – Он усмехнулся. – Найди с ней общий язык. Тогда тебе не придется спать на диване.

– Меня волнует не теснота.

Брандт потянулся к крану, чтобы закрыть воду, но Кристиан перехватил его руку.

– Пусть течет.

– Да что с тобой? – удивился Брандт.

– Эта женщина не любит немцев и может насолить нам.

– Ерунда. – Брандт выключил воду. – Я ее знаю. Могу поручиться, как за себя. И ты ей наверняка понравишься. А теперь прошу тебя: пообещай, что останешься…

– Хорошо, – задумчиво ответил Кристиан. – Я останусь. – Он увидел, как заблестели глаза Брандта. А его рука, когда он похлопывал Кристиана по плечу, дрожала.

– Мы в безопасности, Кристиан, – прошептал Брандт. – Наконец-то мы в безопасности.

Он отвернулся, надел рубашку и вышел из ванной. Надел рубашку и Кристиан. Он неторопливо застегнул ее на все пуговицы, посмотрелся в зеркало, внимательно изучая измученные глаза, запавшие щеки, следы страха, горя и усталости, отпечатавшиеся на лице. Наклонился ближе, посмотрел на волосы. Россыпь седины, особенно на висках. «Господи, – подумал он, – а ведь раньше я ее не замечал. Я старею, старею…» Но он тут же подавил это ненавистное чувство жалости к себе, любимому, и следом за Брандтом вернулся в гостиную.

В уютной комнате лампа под абажуром окрасила в мягкий розовый цвет модную мебель из светлого дерева, ковер, занавески в цветочек, пустые стаканы и лежащую на диване Франсуазу.

Брандт и Симона отправились спать. В коридор, ведущий к спальням, они ушли, держась за руки, как любящие супруги. После ужина, путано и неточно рассказав о событиях последних дней, Брандт едва не заснул за столом. Симона ласково подняла его со стула и увела с собой, на прощание одарив почти материнской улыбкой Кристиана и Франсуазу, оставшихся в полутемной гостиной.

– Война закончена, – бормотал Брандт, – война закончена, и теперь я собираюсь выспаться. Прощай, лейтенант Брандт, – продолжал он вещать сонным голосом, – прощай, армия Третьего Рейха, прощай, солдат. Завтра в гражданской кровати рядом с женой проснется художник-декадент, рисующий абстрактные картины. – Он простер руку к Франсуазе. – Будь добра к моему другу. Возлюби его. Он – лучший из лучших. Сильный, красивый, прошедший огонь и воду, надежда будущей Европы, если у нас будет Европа и надежда. Возлюби его больше, чем себя.

– Вино ударило в голову. – Симона с ласковым укором усмехнулась, увлекая Брандта к спальне. – Вот и болтает не пойми что.

– Спокойной ночи, – донесся из коридора голос Брандта. – Спокойной вам ночи, мои дорогие друзья…