Молодые люди

Вот это уже было слишком. Она сразу почувствовала это и торопливо стала рассказывать о своем будто бы любимом развлечении на улицах в толпе: она уверяла, что ей доставляет огромное наслаждение приглядываться к прохожим и угадывать по их облику, о чем они думают, чем занимаются в жизни, к чему готовятся…

— Вот, например, эта парочка… видите?.. Он и она сошли с автобуса и ссорятся… Или — поглядите, поглядите! — молодой человек на том тротуаре, уже без пальто и без головного убора, в ярко-желтой куртке из замши с бесконечными застежками-молниями и в узеньких-преузеньких брючках… Конечно, рановато без пальто, можно очень просто схватить воспаление легких. Но укрывать под пальто такую модную, такую продуманную во всех подробностях красоту?

Случайный прохожий вызывающе стиляжного вида был истинной находкой в тайной игре Вероники. Облик его в единый миг породил в ней хитрый ход в атаке на нравственные позиции Олега и его дружков. Но надо было еще слегка завуалировать свое намерение и подготовить, на случай неудачи, путь к отступлению.

— Поглядите и на тех двух подружек… — прибавила она. — Видите, вон там, возле витрины книжного магазина? Они глазеют на толпу и знай себе перешептываются, то и дело закатываясь хохотом… Видите?

Вероника уверяла, что может совершенно точно разгадать, по какому поводу поссорились одни, над чем потешаются другие и какими мыслями занята голова горделивого красавчика с «молниями».

— Хотите, скажу?.. Выбирайте сами — о ком из них мне погадать? — спрашивала она, заранее зная, что, каков бы ни был его выбор, она без труда извернется и будет говорить только о канареечном пареньке.

— Что же это вы… Мадам Ленорман атомного века? — улыбнулся он. — Вещая сова над толстой стопкой астральных книг?..

— Погодите! — растерялась она чуточку. — Да погодите, перестаньте, Олег… Я только хочу…

— Да и я не возражаю… Приветствую!.. Так-то оно куда интереснее, а вы сами от этого удивительно как похорошели сразу, и щеки горят, и вон, оказывается, какие у вас ямочки на щеках от улыбки…

— Погодите… Вот я шучу сегодня, забавляюсь по случаю такого замечательного весеннего вечера, а все равно всерьез думаю о вас, о вашей судьбе…

— Ой, не надо… Ну, пожалуйста, не надо… Ведь вы уже объявили, что часть официальная, так сказать торжественная, в наших беседах окончена, и мы перешли к увеселительной половине программы, к оранжевому молодому человеку… Ведь так?

— Да, но вовсе не ради простого развлечения…

Он все так же улыбался, с озорным любопытством присматриваясь к ее маленькой, изящной фигурке. Ему нравился ее шаг — спокойный, полный достоинства. Его радовал ее взгляд — немного грустный и ласковый, но в то же время и со скрытым в глубине зрачков лукавством.

— Помолчите немного, прошу вас, и выслушайте меня внимательно…

Вероника принялась гадать о нравственном облике промелькнувшего недавно в толпе стиляги в яркой замшевой курточке. Вот он прошел быстрым, деловым шагом, радуясь, что привлекает своим видом внимание толпы, что все провожают его взглядами. Конечно, он тоже с наслаждением дышит весенним воздухом и ему тоже кажется, что еще никогда не были так хороши улицы в огнях. Может быть, на углу Арбата и Смоленской площади он встретится со своим товарищем, из той же бездумной, лакированной породы. Постоят. Поговорят. Какое-то смутное томление у обоих… Как будто чего-то им недостает, чего-то хочется… Чего?.. Граммов по сто, по двести на брата «столичной», белоголовой, с хорошей закусочкой, с семгой, икоркой, сыром-рокфором?.. Или, может быть, любви немножечко?.. И оба придут к соглашению, что всего бы лучше в такой вечер соединить вместе и любовь и белоголовку…

Со все возрастающим увлечением гадала Вероника, — и вот уже Ивановскому совершенно ясно, что оранжевый шалопай только маскировка, только повод. Гадая будто бы о случайном прохожем, Вероника на самом деле говорит о нем, об Олеге, о нем и его приятелях. Она с удивительной проницательностью воспроизводит ту самую, так называемую «темную», вечеринку у Харламова. Только вместо четырех пар она ограничилась двумя парами. Но обстановка, но разговоры, но последовательный ход событий в запертой на ключ комнате, погруженной во тьму и оглашаемой неумолчным магнитофоном, угаданы так точно, будто все это кем-то было тайно сфотографировано и записано на звуковую ленту.

С удивлением, но также и с чувством негаданного смущения и с крупицей еще зреющей, еще не осознанной признательности за столь явную и столь страстную тревогу о нем он вслушивается в ее голос. А Вероника, одолевая в себе отвращение и стыд, все уличает беспощадно, все громит, не стесняясь в выражениях. Только старается не смотреть на него. Крайне возбужденная, она ускоряет шаг.

— Так вот что на языке элегантнейших чуваков называется любовью? — горячилась она. — Любовь! Чувство, способное озарять чудом каждый миг человеческой жизни!.. Все обращено в грязь, в мерзость, в скотство…

Вероника почти бежит, она стремительна, летуча в эти мгновения и по-прежнему показывает ему лишь часть своей пылающей щеки, только краешек негодующего рта.