Молодые люди

Мария Федоровна, маленькая старушка с подвитой сединой, в светлой блузке с длинным галстуком, в синей шерстяной юбке и в лакированных, на высоких каблучках, туфельках, улыбалась гостям так, точно уже давно наслышана была об обоих и наконец-то имеет счастье познакомиться с ними лично.

Знаменитый профессор с женой жили вдвоем, без домашней работницы. Мария Федоровна, надев фартук, сама хлопотала за столом и на кухне. Вероника стала помогать ей, с шутливой мягкостью преодолев сопротивление хозяйки. К концу обеда, когда мужчины за бутылкой коньяка увлеченно разговорились о перспективах звероводства в стране, обе женщины мыли на кухне посуду, обмениваясь за работой подробностями своей домашней жизни. И тут Вероника узнала, что у Луневых два взрослых сына и что оба не захотели учиться. Старший плавает на Дальнем Востоке простым рабочим на краболове, а младший — комбайнер в одном из совхозов на Алтае. Мария Федоровна рассказывала о своих сыновьях охотно и подробно, и нельзя было понять — огорчается или гордится она ими.

— А послушай, Машенька, — закричал профессор, когда обе женщины вернулись в столовую, неся приготовленный кофе, — послушай, какие у них дела в комсомоле!

Степан Аркадьевич попросил Толю еще раз повторить историю «четверки» хотя бы в самых общих чертах.

— Слышишь, Машенька?.. Вот он, «опасный возраст»!.. А?.. — И, снова обратившись к Толе, спрашивал: — Какие же это Голубовы?.. Харламова знаю — лентяй из лентяев. И Ивановского помню — это способный юноша… очень способный и добросовестно работает… только, кажется, того… между нами говоря… — Тут профессор прикрыл ладонью пушистые усы и шепнул из-за ладони: — Дерзкий очень!.. Нахал!.. А?.. Нет?..

Когда Вероника привела для характеристики лексикона «нюмбо-юмбо» несколько таинственных фраз и выражений, профессор некоторое время смотрел на нее молча, выпучив глаза, потом бурно расхохотался. Свежее, без единой морщинки, розовое лицо его стало круглым, молодым блеском заискрились глаза.

— Как, как вы говорите?.. Пожалуйста, еще раз!

Вероника повторила:

— Сбацаем буги под маг. Это значит: станцуем буги под магнитофон…

— Сбацаем?.. — Откинувшись на спинку стула всем грузным телом, профессор еще пуще залился в добродушном смехе. — Под маг? И это… это даже такой денди, такой изящный, щеголеватый молодой человек, как Ивановский? — Степан Аркадьевич вытирал платочком выступившие от смеха слезы. — Слышишь, Маша?

Пили кофе, разговор за столом перебросился к иным темам, но вскоре Степан Аркадьевич опять, но уже вздыхая, уже с печальным выражением лица произнес:

— Да-а-а… Вон оно как, Машенька!.. Слышишь?

Мария Федоровна грустно улыбнулась, неопределенно покачав завитой, удивительно белой, как будто даже сверкающей головой.

— Дело, конечно, молодое, все еще перемелется… — Мешая ложечкой в чашке, профессор задумался и потом забормотал уже как бы сам с собою тихим, почти неслышным голосом: — Но обидно… Ах, до чего обидно! Все сделано… Государственные условия созданы. Учитесь, работайте, дерзайте, добывайте счастье в свободном труде!.. А находятся молодые люди… Конечно, одумаются они! Раньше или позже непременно одумаются — и тогда горько пожалеют о своих лучших годах, так безрассудно растраченных…

Вероника, слушая, смотрела на профессора жадными, блестящими глазами. Она следила не только за каждым его словом, но и за малейшими изменениями в его лице, даже за едва приметными шевелениями усов.

Позже, возвращаясь вместе с Толей в профессорской машине домой, она шептала ему в самое ухо, чтобы шофер не слышал:

— Вот это человек — Степан Аркадьевич!.. Вот культура так культура!..

Она восхищалась всем решительно, — даже в грубоватом, нарочито разыгранном добродушии, с каким он пригласил ее заодно с Толей к себе домой, видела она его удивительный такт, признак особо тонкой любезности.

— А за столом как он держался! Заметил? Кажется, и сейчас еще слышу и вижу… Холеные усы шевелятся, и из-под усов выкатываются такие круглые, веские, упругие слова: «горь-ко», «без-рас-суд-но»… Заметил?

Дома Толя нашел полученную по почте от Наташи записку вместе с билетом на спектакль «Бахчисарайский фонтан». Наташа писала коротко и торопливо: опять она занята по горло, но и счастлива очень. В четверг — танцует Марию… На этот раз ей удалось достать для Толи отличный билет, в четвертый ряд партера… После спектакля пусть он ждет ее на обычном месте у артистического подъезда…

В четверг! Послезавтра!.. В эти оставшиеся два дня Толя всюду по городу искал афиши Большого театра. Случалось, он шел с товарищами по одной стороне улицы, а щит со всевозможными афишами попадался на противоположной стороне, — и он непременно хоть на две минуты, хоть на одну-единственную отбивался от компании, перебегал с тротуара на тротуар — только бы поглядеть еще раз на список действующих лиц и исполнителей: «Мария — Н. Субботина».

Товарищи спрашивали не раз — куда его носит, что он там высматривает? Толя отвечал: «Да так… цирковую программу смотрю. Кто нынче у ковра — Карандаш или Олег Попов?»