Молодые люди

Склонив чуть не к самому плечу круглую голову, майор ядовито заметил: «Мы уже давно, голубчики, присматриваемся к вам!» — и тогда братья изобразили крайнюю степень вины и раскаяния. Чего только не наговорили они старому майору: «Товарищ начальник, мать у нас полгода уже как болеет… отец — сталевар с «Серпа и молота», честное слово, товарищ начальник, и он один добытчик на всю семью!.. Ну, чего сделаешь?.. Ну, ищешь, товарищ начальник, чем бы помочь… Стараешься, кидаешься во все стороны… Правда же!.. Товарищ начальник, больше ноги нашей не будет на Птичьем… И вообще!.. Товарищ начальник!»

И, кажется, разжалобили. Отпустил их майор вместе с «товаром», отечески погрозив на прощанье… Но что если он все-таки отрапортует в университет? Тогда — локш!..

— Да ну-у-у! — возражал брату Русый и в подкрепление столь ограниченных своих речевых ресурсов пускал в ход всевозможные ужимки и гримасы.

— Вы о чем? — лениво поинтересовался Олег.

Но в этот миг из глубины квартиры послышался Колин негодующий крик, — он кричал и угрожающе стучал кулаком по чему-то зыбкому, дребезжащему. Русый подмигнул, шепнул: «Ого! Дает кореш жизни!»

Коля вернулся разгневанный, с пылающим лицом. Он принес неутешительные вести: мать все выложила Праведнику. Должно быть, она нажаловалась не только со всеми подробностями, но и со всяческими преувеличениями.

И странно — именно с этой минуты все, кроме Коли, обрели утраченное было спокойствие. Мало того, и веселость вернулась к ним. Вскоре оба Голубовы с увлечением отбивали ладонями по стульям замысловатые ритмы блюзов, а Олег дирижировал и пританцовывал…

Толя дома, пробуя избавиться от досадных мыслей, стал снова просматривать уже прочитанный за завтраком номер «Комсомольской правды». Напрасные старания. Читал он о множащейся молодежной славе на промышленном строительстве в заполярных широтах, в цитрусовых садах и на чайных плантациях в Закавказье, на высокогорных пастбищах Памира, а думал о другом… Отложив газету, глянул он в тот волшебный угол, где еще так недавно, в час утренних сумерек, роились перед ним счастливые мечты о вчерашнем и завтрашнем. Ничего там больше не было — ничего, кроме зияющей из-под окантованной картинки части ободранной, трухлявой, жалкой стены.

И тогда, стиснув зубы, он погрозил кулаком за окно — туда, где были «нюмбо-юмбо».

9. Если бы…

В эту зиму на страницах всех газет специальный календарь «Сорок лет назад» напоминал обо всем, что происходило в стране в 1917 году. Страна оглядывалась в прошлое, с гордостью перебирала в памяти малейшие подробности исторических дней, готовясь к сорокалетней своей годовщине. А «готовясь» — значило на языке диктатуры пролетариата: добивалась все новых трудовых побед, осваивала новые миллионы гектаров целинной земли, вводила в действие все новые энергетические мощности, новые предприятия тяжелой промышленности, новые комбинаты и фабрики легкой промышленности, перестраивала на новых основах всю систему управления гигантски разросшегося народного хозяйства, ставила перед колхозами и совхозами все новые богатырские задачи — такие, как увеличение в 3,5 раза в кратчайший срок уровня животноводства, чтобы догнать в производстве мяса, молока, масла на душу населения Соединенные Штаты Америки.

И, как всегда, как везде, партии и народу горячо помогала молодежь. Не счесть было подвигов юности на заводах, на полях, в строительстве, в науке, в искусстве.

До чего же жалким рядом с этой большой, открытой, светлой и чистой жизнью представала перед Толей с его товарищами жизнь маленькая, потайная, замкнувшаяся в границах грубых и низменных инстинктов, — горестная жизнь лентяев, пройдох и выродков, какую вели «нюмбо-юмбо»!

Давно миновали зимние каникулы, но не тотчас, не сразу, как хотелось Толе, четверка призвана была к ответу перед комсомольцами курса. Вероника Ларионова настояла, чтобы дело «нюмбо-юмбо» было расследовано и изучено всесторонне, глубоко, до самых корней, прежде чем вынести его на обсуждение общего собрания комсомольцев. Сам Толя занялся Колей Харламовым, Веронике поручили тайны Олега Ивановского, еще один член бюро знакомился с приватными занятиями братьев — Рыжего и Русого.