Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

В тоскливых словах этой уличной песенки прозвучало уныние и жалоба бесконечно усталого человека. Этот контраст детского голоска со словами и безнадежностью горя взрослого человека ошеломил нас. Тамара сердечно привлекла к себе поющую девочку, и та, внезапно прервав свое пенье, прислонилась к ее плечу и горько разрыдалась.

— Господи, хоть бы отравиться дали! — всхлипывая говорила она. — Замучилась я совсем. Кажный ногой пнет… Пшла прочь, проститутка, кричат… Никто ласкового слова не скажет… Словно кошка, али собака…

Тамара ласково гладила ее по голове и шептала какие-то успокаивающие слова, но в глазах у нее самой стояли слезы волнения. Мало помалу девочка перестала рыдать и, уткнув лицо в руки, лежала на песке, и только изредка ее узенькие плечи вздрагивали от подавленных рыданий.

Око за око, зуб за зуб…

— Вишь, сразу видно — баба! — сердито сказал подошедший Каракуль. — Как что, так и в рев… С чего это она?

— Да, вот, жизнь свою вспомнила, — тихо ответила одна из девочек.

— Жизнь, жизнь, — ворчливо продолжал «генерал», усаживаясь. — Ясно, что у нас не жисть, а жестянка, но скулить тоже резону нет…

Видно было, что наш «генерал» привык изображать из себя забубенного прожженного парня, прошедшего все советские трубы и зубы…

— Ну, а ты, Каракуль, как в трубы попал?

— Я-то? — переспросил паренек с самым удалым видом. — Да очень просто — раз, два, и ваших нет. Долго ли умеючи?

Беспризорники засмеялись. Он залихватски подбоченился и продолжал:

— А ежели толком рассказать, то игрушка такая вышла. Я сам — с Херсона, а папка мой в царское время в полиции служил. Чем уж и не знаю, кажись, городовым… Ну, вот, так с два тому назад спутался он с каким-то приятелем. Вот, разик и дернули они как-то с папкой.

Каракуль выразительно и художественно изобразил бульканье водки.

— Здорово дрызнуто было… Ну, а известно пьяный язык треплется, как тряпка. Словом, папка мой спьяна и ляпнул про городового-то…

— Я это как сейчас, вот, помню — я тогда на лавке лежал, не спал, все слышал. Не нравился этот папкин приятель. Ох, думаю, быть беде! Видно, и вправду этот сукин сын в ВЧК служил. Вечером вдруг машина — папку за зад и в конверт… А там долго ли?.. Туды сюды и в подвал… Как же, «враг трудового народу»… Сволочи!.. Ох, и зло же меня взяло! Ну, думаю, уж я себе, может, голову сломаю, а уж тебе, гаду ползучему, отплачу за папкину смерть. Ну, вот, вскорости, подстерег я этого приятеля ночью на улице, да нож сзади ему в ребра и сунул…

— Ишь, ты!.. — раздался восторженный возглас.

— А мне-то что? — возбужденно воскликнул Каракуль. — Смотреть я на него буду, что ли? Он папку, сволота, выдал, а я с ним целоваться буду?..

— Ну, а потом? — прервал тот же голос.

— Потом? — небрежно протянул паренек. — Потом — известно что: под вагон, и до свиданья — на вольную жисть. А теперь, вот, на курорт приехал под первым классом прямо из Москвы… Не жисть, а лафа: зимой — где в Питере, альбо в Москве, а летом — пожалуйте на юг, на курорт…

На пляже

Свисток боцмана прервал его хвастливый рассказ. Начались игры и состязания. Могучий инстинкт игры, который не был заглушен даже годами голодной беспризорной жизни, овладел детьми. Веселый смех огласил морской берег. В азарте игр и состязаний забылись все тревоги настоящего и мрачные тона будущего…

Оказалось, что этим маленьким дикарям неизвестны даже самые простые игры, и примитивные пятнашки, эстафетка или лисичка вызывали взрывы смеха и оживления. Но если в играх, требовавших ловкости и мелких движений, беспризорники успешно состязались с нашими скаутами, то оказалось, что их сила и физическая выносливость подорваны уличной жизнью накрепко. Эти маленькие человечки, изумительно выносливые к холоду, голоду и лишениям, не могли пробежать без отдыха даже 100 метров, хорошенько перекувырнуться и прыгнуть…

Но несмотря на неуспех состязаний по спорту, смеху и азарта было — хоть отбавляй. Больше всех торжествовал Каракуль, кружка которого при общем смехе постоянно опоражнивалась в рукава провинившихся. К концу состязаний приз боцмана — перочинный нож — тому, кто меньше всех ругался, был выдан тому курчавому мальчугану, который первый вызвался ехать с нами.

Ему досталось только четыре кружки. «Рекорд» оказался что-то больше 30…

Концерт

После обеда, за которым был окончательно ликвидирован дельфин, скауты сорганизовали маленькое «клубное отделение» — показали шуточные сценки, фокусы, забавы и в заключение пропели несколько скаутских песенок.

Лагерная песенка «Картошка» имела необыкновенный успех. Ребята попросили повторить ее. Особенно понравились заключительные слова:

«Неуклюжие бегемоты
Издают протяжный вой….
Хоть и знают скауты ноты,
Но поют — о, Боже мой!..»

Слово «бегемоты» потребовало специального разъяснения, каковое и было дано Тамарой со всеми красками тропических истоков Голубого Нила. Правда, слова Африка и Нил тоже потребовали объяснений.