Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба советской молодежи)

Вот, крепкая фигура хозяина, с его круглым добродушным лицом и вечно торчащим белобрысым вихром. Вот, Ничипор, наш поэт, худой и высокий, с задумчивыми глазами, всегда готовый мягко и насмешливо улыбнуться. Вот, Григ, с его постоянно напряженным чуть чуть страдающим выражением лица, молчаливый и замкнутый…

Маленькая Лидия Константиновна, с постаревшим лицом и усталым взглядом, как и прежде, ласково улыбается взрывам молодого веселого смеха. Тамара задумчиво склонила над стаканом чая свое обрамленное тяжелыми черными косами лицо и только изредка внимательно и дружелюбно всматривается в лицо рассказчика.

Хохотунья Таня, сверкая то улыбкой, то звонким серебром смеха, хлопочет около толстого уютного самовара, и ее заботливая диктаторская рука поддерживает конвейер скромного ужина.

Я рассказываю свои одесские приключения. Севастопольцы делятся своими переживаниями.

— Ну, а теперь-то Комсомол прижал вас здорово? — спросил, наконец, я.

Боб задорно встряхнул головой.

— Ну уж и прижал! Не так-то легко, Борис Лукьяныч, это сделать. Мы ребята крепкие. Извернулись. А знаете, как? Ударились в специализацию!

— Да вот как: кроме наших обычных сборов и походов, мы распределили нашу работу, так сказать, «на внешний рынок»: герли взяли на себя помогать Тамаре в ее приюте.

— Официально, как скауты?

— Ну, нет, конечно. Как школьницы и «литераторы». Это вам потом самый главный «литератор» объяснит эту их «халтуру»[8].

Ничипор поднял бровь, улыбнулся, но промолчал.

— Ну, а сухопуты[9] наши сейчас на себя больницу взяли на Корабельной сторони — тоже, значит, по санитарной и развлекательной линии.

— Ну, а вы, моряки?

— У нас совсем новая линия, — засмеялся Боб, — по беспризорной части.

— Это что еще за специальность?

— А это мы беспризорников обрабатываем. Ей Богу, здорово интересно. Хорошие ребята среди них есть. Как раз послезавтра наш морской поход с ними. Поедем вместе? А?

— С удовольствием. А если шторм?

— Нет, что вы, Борис Лукьянович. Никак это невозможно. Заказана на небе погода 1-го сорта. Значит, едем?

Я кивнул головой.

— Вот это — дело. Ну-ка Григ, — обратился боцман к своему патрульному, — скажи, братишка, ребятам, чтобы завтра осмотреть шлюпки — скажи, Борис Лукьяныч с нами едет, чтобы не осрамиться.

— Есть, есть.

— Ну, а как самый момент ликвидации отрядов у вас здесь прошел? Кто мне, ребята, про это расскажет?

— Как прошел, спрашиваете? — с сумрачным лицом ответил Ничипор. — Ну, вы знаете, конечно, что для комсомольцев слово «ликвидация» значит — «бей и громи». И на нас тоже, конечно, накинулись и грабанули…

Он резко замолчал, словно вспомнил о чем-то тяжелом. Приумолкли и все за столом и словно облако досады прошло по их лицам.

— Ну, и что же вышло? — прервал я паузу.

— Что вышло? — переспросил Ничипор каким-то приглушенным голосом. — Рассказывать, право, не хочется. Помните, Борис Лукьянович, как 2 года тому назад нашу милую хавыру разрушили. — Уж на что обидно было! А теперь еще хуже вышло… Помните наше знамя старое?

— То, с образом Георгия?

— Да, да, еще при Олеге Ивановиче освященное…

— Что с ним случилось?

— Забрали… — Голос юноши прервался, он отвернулся и нервно зашагал по комнате… — Ну, и черт с ними, что забрали, реквизировали — это, по крайней мере, понятно. На то и война. Но вы знаете, Борис Лукьяныч, что они с ним сделали? На общем собрании комсомольцев торжественно порвали, привязали к палке и стали пол подметать… А потом… потом — в уборную бросили. — Последние слова вырвались у Ничипора сквозь зубы, и пальцы его сжались в кулаки.

Боцман не выдержал.

— Ax, черт, — вскочил он в волнении. — И как это все-таки вы отдали это знамя?

— Да меня как раз дома не было, — мрачно ответил Ничипор. — Штаб-квартира нашего отряда в моем домике. Ну, что-ж сделаешь: ночью вломились, стариков моих до смерти перепугали… Все перебили, переломали… Бюст адмирала Нахимова, героя Севастопольской обороны, у нас был — так только порошок почти один остался — так ломами его били. Ну, и знамя, конечно, забрали… У-у… Сволочи, — вырвалось у него. — Простите, Лидия Константиновна, пожалуйста, простите. Ей Богу, нечаянно. Уж очень обидно вспоминать…

— Ну, а другие отряды?

Боцман облегченно вздохнул.

— Ну, нам-то удалось спасти.

— Выругайте их, Борис Лукьянович, — прервала его Тамара. — Ведь этакие отчаянные ребята. Знамя они, правда, и свое, и наше спасли, но сами чуть не погибли.

— Как это вышло?

— Да, вот, дело прямо в минутах было… Мы как раз получили сведения, что налет комсомольцев вот-вот грянет. Я — к Лидии Константиновне, за наше знамя и — в Яхт-Клуб. А там наши, вот, адмиралы все в шлюпку, парус, значит, на бом-брам-стеньгу, или как там: гафель, гальюн или бимс…

— Да уж говори прямо, «подняли» — что тут! — снисходительно уронил боцман. — Запутаешься в снастях и не выберешься.