Молочные зубы

Сюзетта попыталась примириться с происходящим, ведь возможности отмотать время назад и никогда не рожать Ханну у нее не было. Алекс похлопал ее по спине.

– Думаю, вам было очень важно это понять, – осторожно сказала Беатрикс. – Но ее способность… то, как она планирует и воплощает в жизнь свои агрессивные… Алекс, вы не могли бы поговорить с Ханной с глазу на глаз, вам это будет нетрудно? Может, она признается вам, в чем источник ее фрустрации?

– Хорошо, – неохотно ответил он, – вы не могли бы… Сюзетта даже не может ходить.

– Прошу прощения, но до понедельника я к вам подъехать не смогу. Впрочем, нет худа без добра: у меня будет время кое-что проверить. Может, в понедельник увидимся пораньше? Погодите, я сейчас посмотрю. – Они опять подождали, пока она бросит им спасательный круг. – В девять будет не слишком рано?

– Мы только «за», – без колебаний согласился Алекс.

– К тому времени у меня для вас будет больше сведений и я смогу подсказать, что нужно делать. Вы же пока… Алекс, вы все выходные будете дома?

– Да.

– Знаю, сейчас это вас вряд ли утешит, но в нескольких семьях, с которыми я знакома уже не один год, дети яростно впадают в агрессию, швыряют разные предметы, даже ножи, угрожают младшим братьям и сестрам, дерутся и выходят из-под контроля. Поступки Ханны более продуманны, не столь спонтанны и при этом в определенном смысле не так пагубны и жестоки. Вполне возможно, что она прекрасно проведет выходные с вами дома, откуда ей никуда, похоже, не хочется уходить. Попробуйте с ней поговорить, но при этом старайтесь не злиться на нее и не наказывать. Чем спокойнее будет обстановка, тем легче все пройдет. А потом мы поставим окончательный диагноз и выработаем методику лечения. И помните: если в какой-то момент положение дел усугубится, у вас всегда есть такой вариант, как больница.

– Спасибо вам.

– Спасибо, – отозвался эхом Алекс.

Когда разговор закончился, он вышел и вернулся с чистым комплектом постельного белья. Потом застелил кровать быстрыми и уверенными движениями, отчего Сюзетте даже стало завидно; ей больше не казалось, что у нее в жизни есть какая-то цель, что она вообще на что-то годна.

– Может, мне самой с ней поговорить? – сказала она, словно размышляя вслух.

– Вряд ли это хорошая идея. Думаю, Беатрикс со мной в этом согласится.

– Не надо настраивать ее против нас. Может, мне надо перед ней извиниться?

Это, конечно, не поможет, но немного очистит совесть Сюзетты.

Алекс прижал подбородком к груди подушку и надел на нее свежую наволочку.

– Я бы предпочел, чтобы до понедельника вы не общались друг с другом.

– У меня нет никакого желания все выходные проторчать в четырех стенах. Мне хочется побыть с тобой, а ты не сможешь все время оставлять Ханну одну.

– Мне было бы спокойнее, если бы мы вызвали тебе врача.

– Раны пустяковые.

Она не слишком уверенно покачала головой в знак протеста, но все равно осталась непреклонной в своем решении. Ноги немного гудели от боли, но она была ничтожной по сравнению с той, что ей уже когда-то доводилось испытывать.

Он взбил подушки.

– Ты ляжешь под одеяло или поверх?

– Сверху. Принеси мне альбом для рисования. Я оставила его внизу, на полке рядом с телевизором.

– Заодно приготовлю тебе завтрак. – Он подхватил ее и уложил на кровать. – А потом принесу ноутбук, чтобы ты могла что-нибудь посмотреть в Интернете. Может, что-то еще? Хочешь, я позвоню маме?

– Тове? Зачем?

– Она приедет и поможет нам. Случай ведь экстренный.

Алекс сел рядом, и Сюзетта почувствовала, что ему отчаянно кто-нибудь нужен: Това, Беатрикс или она сама. Человек, который заполнит собой дом и избавит его от необходимости оставаться с дочерью наедине.

– Завтра я уже смогу встать.

– Откуда тебе знать. К тому же у нас есть Беатрикс, она поможет. Ты сама мне это сказала.

– Это было вчера.

Сюзетта не хотела, чтобы к ним приезжала свекровь: идеальная мать, верившая в совершенство своего сына, могла не понять, что невестка не справилась с воспитанием собственного ребенка. И чувство вины лишь обострится. Она не хотела стать плохой матерью своей дочери, проглядев психические отклонения, от которых никто не застрахован, но стыд все равно терзал ее своим острым жалом. Может, все ее усилия лишь усугубили ситуацию?

Возможно, она чрезмерно опекала Ханну, стараясь возместить недостаток заботы со стороны собственной матери. Может, давала ей в младенчестве слишком много экологически чистой еды или, наоборот, слишком мало. Она разучивала с дочерью движения, занималась йогой и приучала спать одновременно с ней, потому что маме требовался отдых. Они с Алексом каждый день читали ей книги, не давали слишком долго смотреть телевизор и следили за тем, чтобы она достаточно играла на улице. Наверное, надо было проявить настойчивость и отдать ее в ясли раньше, когда она еще была покладистее, и не нужно было насиловать ее распорядком дня, позволять ей вставать, когда она хотела? Может, они слишком часто говорили ей «нет» и чрезмерно баловали своими «да»? Избавиться от сомнений в правильном воспитании дочери стало просто невозможно.