Молитва о Рейн

У меня нет времени обдумывать, что это значит, потому что через долю секунды я перелетаю через руль и кувыркаясь, качусь вниз по каменистой, покрытой корнями тропе. Когда наконец останавливаюсь, то ударяюсь головой обо что-то твердое. Моя башка взрывается от боли. Я сажусь, схватившись за свой помятый череп, и начинаю лихорадочно озираться в поисках Рейн. Кровь стекает по моей руке, когда поворачиваюсь на звук приближающихся всадников вдалеке.

Четыре чудовищных черных коня несутся ко мне через лес — головы опущены, дым струится из раздувающихся ноздрей — разрывая заросли ежевики и ветви, как ленту на финишной черте. Они не оставляют после себя ничего, кроме пламени и выжженной земли, а их безликие, закутанные в плащи всадники направляют свое оружие — меч, косу, булаву и пылающий факел — к бесцветному небу.

— Уэс! — раздается голос Рейн.

Я поворачиваю свою поврежденную голову влево и вправо, но не нахожу ее, пока не оборачиваюсь полностью. Она приземлилась в заросли колючего кустарника, и все, что могу видеть, — это лицо и ореол черных волос, прежде чем лианы смыкаются вокруг тела Рейн и тянут ее вниз.

— Уэээээс!

— Нет! — я бегу к ней, но лианы хватают меня за ноги, их шипы впиваются в мою одежду и кожу, как рыболовные крючки, и тоже тянут вниз.

Деревья трещат, скрипят и рушатся вокруг меня, когда жар от приближающегося огня усиливается. Я изо всех сил пытаюсь освободиться, разрезая свои руки, когда вырываю острые лозы из тела. Ругаюсь. Толчок, рывок, удар, — бросаюсь на них снова и снова, и с каждым толчком, рывком и ударом приближаюсь к тому месту, где исчезла Рейн.

Мое зрение затуманено. Все вокруг кажется красным. Голова вот-вот взорвется. Мои руки изодраны в клочья и бессильно свисают с плеч. Я делаю последний рывок и наконец освобождаюсь. Иду, спотыкаясь к тому месту, где в последний раз видел Рейн, и с каждым мучительным шагом выкрикиваю ее имя, но, когда добираюсь туда, моей девочки уже нет.

Не осталось ничего, кроме лужи воды.

Я всматриваюсь в нее — измученный, растерянный, отчаявшийся, — но все, что нахожу, это мое собственное безумное, окровавленное отражение, смотрящее на меня.

Затем изображение разбивается, когда в лужу наступает гигантское черное копыто.

ГЛАВА X

21 апреля. Рейн

— Уэс, Уэс, проснись. Это всего лишь ночной кошмар. Ты в порядке. Ты здесь.

Уэс спит сидя. Его здоровое плечо и голова прислонены к стене, а старое одеяло натянуто до самого подбородка. Он так громко выкрикнул мое имя во сне, что разбудил меня. К счастью, я спала недолго, так что мои всадники еще не появились, но, судя по всему, его посланцы ада сейчас как раз с ним. Лицо парня напряжено, как будто ему больно, и он тяжело дышит через нос.

— Уэс! — хочу встряхнуть его, но боюсь дотронуться до плеча. Я перевязала зеленоглазую фотомодель перед тем, как мы легли спать прошлой ночью, и это было довольно мерзко. Вместо этого решаю сжать его бедра и потрясти за ноги. — Уэс! Просыпайся!

Глаза парня резко распахиваются. Его взгляд пронзает меня, как лазерный луч. В них тревога и паника.

Я поднимаю руки.

— Эй! С тобой все хорошо. Это был просто кошмар. Ты в безопасности.

Уэс моргает. Его глаза обшаривают все помещение, пространство у входа, а затем снова останавливаются на мне. Он все еще тяжело дышит, но его челюсть немного расслабляется.

— С тобой все хорошо, — повторяю я.

Уэс делает глубокий вдох и проводит рукой по лицу:

— Черт. Сколько сейчас времени?

— Ну, не знаю. Я перестала носить с собой телефон, когда сотовые вышки рухнули, — выглядываю на улицу и замечаю слабое оранжевое марево там, где верхушки деревьев сливаются с небом. — Может быть, шесть тридцать? Солнце уже встает.

Уэс кивает и выпрямляется, потирая голову в том месте, которым прижимался к стене всю ночь.

— Очень плохой сон, да? — спрашиваю я, глядя на его измученный вид.

Он потягивается, насколько это возможно в ограниченном пространстве, и смотрит на меня сонным взглядом:

— Нет, не весь.

Что-то в его тоне или, может быть, во взгляде заставляет мои щеки покраснеть.

— Оу, ну тогда хорошо. — Я поворачиваюсь и начинаю рыться в рюкзаке, пытаясь скрыть свой румянец.

— Ты подправила прическу? — Не поднимаю глаз, но чувствую на себе его взгляд. — Твои волосы блестят.

— Оу, — я рассмеялась, — да, я проснулась, когда услышала, что моя мама вернулась домой прошлой ночью, и вошла внутрь, чтобы поздороваться. Ну и решила, что пока там, то могу принять душ, почистить зубы и переодеться… — мой голос замолкает, когда понимаю, что несу чушь.

Смотрю вниз на узкие джинсы и походные ботинки, выглядывающие из-под худи, и колючий жар начинает ползти вверх по моей шее. Я хотела надеть что-нибудь милое, но для леса. Ну, знаете, типа сервайв-стайл. А теперь жалею, что не надела на голову мешок.

Уэс наклоняется вперед, чтобы взглянуть на мои волосы, которые я расправила утюжком и подравняла ножницами после того, как сама же искромсала их предыдущей ночью.

— Ты что, накрасилась?

— Да, а что?

«О боже!» — кричу я.

— Ну, ты просто выглядишь… по-другому.