Молитва нейрохирурга

Когда молитва завершилась, я вышел и вернулся в отделение. Уже настал вечер, но я не мог заставить себя уйти домой. Оставив больницу, я предал бы Кена и его семью — так мне тогда казалось. Я засиделся допоздна — оформлял документы, занимался чем угодно: такое вот было покаяние. Несколько раз я проведывал Кена и наносил ему крем. Наверное, тоже из чувства вины: обычно этим занимаются сестры, и я прекрасно это знал — как и то, что этот крем, скорее всего, бесполезен, ведь травма была внутри. Но я все равно размазывал этот крем — так мне было хоть чуточку легче.

Домой я ушел глубокой ночью, и начался недельный кошмар. Я не мог есть. Не мог думать ни о чем другом. Кен, Кен, Кен… В голову бил кузнечный молот. Это я его ранил, я, я, я… Теперь его ждет пластика. И, не дай бог, слепота. Не вернуть, не исправить. Я снова и снова прокручивал в сознании всю операцию, будто личную травму. Да, я знал, что риск есть. Но ущерб от моих операций еще никогда не был столь явным. Меня преследовали страхи. А если я плохой врач? А если я потеряю работу? А если Кен и его родные подадут на меня в суд? И та моя нерешительность на операции… может, Бог предупреждал меня? Может, Он призывал меня прекратить? А если так, то я не послушал — и причинил боль тому, кто мне доверился. Ведь Кен не хотел операции…

Наряду со страхом нахлынула беспричинная ярость — на себя, на хирурга, на техника, который подбил меня продолжать, хотя я этого не хотел. Я снова понял — и мысль заставила меня содрогнуться, — как мала в нашей сфере граница между великим благом и огромным вредом. И дело было не в клее. В нейрохирургии сфера применения инструментов очень узка, а использовать их порой нужно со сверхчеловеческой точностью, иначе они превращаются в орудия гибели.

После операции прошел день. Потом еще один. И еще. Я каждый раз просыпался, надеясь, что все это сон. Однажды мне реально приснилось, что операция прошла хорошо, — и я был в этом абсолютно уверен, но только до того момента, пока не добрался до больницы, не взглянул под повязку Кена — и не воскресил свой кошмар.

Я проведывал его по три раза в день. Пораженная область сменила белый цвет на серый. Его перевели в отделение интенсивной терапии. Медсестра все время колола ему морфий: только так можно было сдержать боль. Она не прекращалась — и могла пройти, только когда умрет ткань.

Я постоянно встречался с его родными, подбодрял, утешал, и не мог понять, их ли я утешаю — или себя самого. Когда боль отступала, Кен, казалось, благосклонно принимал мои визиты и молитвы. Я поддерживал его как мог. Его жена и родители черпали силу в моих словах. Они пытались поддержать Кена, и это было только начало. Операцию по удалению опухоли никто не отменял: более того, к ней уже готовились. Впрочем, семья держалась на удивление стойко, и все трое сказали, что очень ценят наши совместные моления.

Черному цвету нет места в нашем теле — это цвет смерти.

Через неделю мы узнали, что зрение Кена не пострадало. Размытость восприятия была временной; возможно, ее вызвал отек вокруг глаза. К несчастью, с лицом все обстояло иначе. На третий день небольшой участок в центре раны начал чернеть. Пятно разрослось и захватило всю прежде белую область. Черному цвету нет места в нашем теле — это цвет смерти.

Теперь даже пластика, пусть и необходимая, была бессильна вернуть Кену прежний облик.

Пока Кен восстанавливался, проходя сквозь боль и страдания, я начал распутывать гордиев узел сожалений и пытался найти смысл в своем поступке. Я не спрашивал Бога: «Почему Ты позволяешь людям страдать?» Я задавал другой вопрос: «Почему Ты позволил, чтобы это случилось по моей вине?»

Я вошел в крутое пике и падал в бездну раскаяния. Мне был известен только один выход: открыть Богу грехи, обрести Его прощение и попросить о благодати. Теперь этого явно не хватало, ведь преступление совершил я сам. Других наставлять легко. Теперь мне предстояло принять свое собственное лекарство и поверить, что я смогу исцелиться, если Бог меня простит.

Я позвонил другу, который мог бы понять и помочь, — хирургу и христианину. Многие, особенно врачи, говорили мне: «Это часть риска операции. Он обо всем знал, когда соглашался». «У всех бывают сложности. «Вам просто нужен отпуск». «Вы сделали много хорошего, подумайте об этом». Шаблонные фразы. Нет, конечно, это утешало, и я был признателен, но я был в плену вины и не мог освободиться. Я рассказал другу обо всем, что случилось, — и даже о том, что от горя не могу есть.

— Это сила вины, — сказал он. — Ты себя убиваешь. Мысленно. Тело просто откликается и изничтожает себя.

— Я не могу поверить, что сделал этот укол. Я же чувствовал, что не стоит! И все равно его сделал!

— Ты чувствуешь себя виноватым. Может, это твоя вина. А может, и нет, — сказал он. — Излей Богу душу. Он волен простить любой грех. Даже если ты признаешься в чем-то, чего не совершал, Богу и так все известно, и повредит это только твоей гордыне. Что бы ты ни сделал, это не изменит того, как Бог тебя видит. А равно так же не изменит того, как тебя вижу я.

* * *