Молитва нейрохирурга

И еще в глубине души я считал, что меня предали. Неужели молитва не смогла такое предотвратить? Разве мы не просили Бога о хорошем исходе? Я ведь просил молиться о нем даже прихожан нашей церкви, — хотя никогда не делал этого прежде! Или это не я часами ломал голову над тем, как провести операцию? Или это не я просил у Бога мудрости? Как Бог позволил этому случиться? Как Он мог так отнестись к Сэму? У Сэма была цель в жизни! Он учился и хотел лучше исполнять свою работу. Почему именно он? Из всех моих больных — почему он? Чувства пустоты и потери пронизывали каждую минуту моей жизни, и их ничто не могло остановить.

Я навещал Сэма и не оставлял молитв. Но я видел, что он на грани. Он обезумел от отчаяния и безутешности. Он только и спрашивал, как ему снова начать ходить и шевелить руками. Я уже начал думать, что пневмония, возникшая после операции, станет для него благословением: добьет и избавит от страшной участи паралитика. Может, это и был единственный приемлемый для него исход? Суровая милость Бога? Словно в насмешку надо мной, пневмония отступила перед антибиотиками, и стало ясно, что он будет жить, — но совершенно не так, как прежде.

Я мог бы уйти на месяц в отпуск и оправиться от этого случая. Но в графике уже стояли операции на следующей неделе. Я никогда не отменял их из-за неудачного исхода другой — и не хотел начинать. По правде, у меня даже не было сил позвонить больным и отменить операцию. Я был безумно зол на Бога. Я доверял Ему, а Он меня предал. Смогу ли я снова работать? Или я просто испугался, что Бог оставил меня? А может, все еще хуже? Может, Он никогда со мной и не был? Может, я все это придумал? Первое серьезное дело, первая по-настоящему рискованная операция — и Бог покинул меня. Я был один — совсем один.

Со дня операции Сэма прошла неделя. Я шел на другую операцию, но совершенно не думал о ней. В моем сознании был только Сэм. Сэм, разбитый параличом. Сэм, лежащий в другом крыле больницы. На ватных ногах я поднялся по лестнице в предоперационную. Я чувствовал себя бездушной машиной. В этом не было ничего хорошего. Но нейрохирурги обучены блокировать чувства и действовать на одной только воле. Меня научили спокойно воспринимать трагедии, не поддаваться страху и не показывать неуверенность. Сэм был моей первой катастрофой с тех самых дней, как я начал молиться о больных, — и, как часто бывает у хирургов, перед ней померкли все мои прежние успехи. Я на автомате улыбнулся сестрам и притворился, будто все хорошо, так же механически прочел историю болезни и просмотрел документы для операции. Любое теплое чувство, которое я проявлял, было напускным. Моя душа заледенела. Жизни во мне было не больше, чем в зажимах и скальпелях, разложенных на хирургическом столе.

Первое серьезное дело, первая по-настоящему рискованная операция — и Бог покинул меня.

Настало время идти к первому больному после Сэма — и просить его согласия на молитву. Я колебался. Столько всего мешало… Больной ждал в предоперационной, за шторами отсека. Будем ли молиться вместе? Буду ли я молиться за него один? Да и могу ли я? Я не чувствовал Бога. Я и себя-то не чувствовал. Какая-то отстраненность и одиночество… В тот миг мне казалось, что лучше вообще уже никогда не молиться. Это будет хотя бы искренне. Да и зачем, если исходы так непредсказуемы?

Почему Бог не откликнулся на мою молитву о Сэме? Из всех моих молитв эта должна была войти в топ! Он отвечал на молитвы о многих других, которые — как я считал тогда в своей узости — заслуживали этого меньше. Но на этот раз молитва не помогла, и вместо того, чтобы стать героем, я оказался орудием разрушения. Если бы не моя операция, его бы не парализовало! По крайней мере не сразу! Значит, вот какую награду я получил, рискнув молиться вместе с больными?

Я открыл душу им и Богу, я стал уязвимым — и Бог отплатил мне провалом? Тогда благодарю, но нет. Я вернусь на привычные рельсы, снова окружу себя ореолом совершенства и скроюсь за иллюзией всевластия. Не надо мне никаких чувств. Пусть их заменит безопасность. Любезные манеры — и дистанция.

Боль и разочарование — вот что оставил в моей душе случай Сэма.

А еще сомнения в том, будто Богу есть до нас дело.

* * *

Конечно, в моей практике это была далеко не первая операция с осложнениями. Порой операции проходили плохо. Иногда они ничего не решали. Но с тех пор, как я внес в свою практику молитву, я никогда не испытывал ничего сравнимого с этим мучением. Молитва усилила мои надежды — и все обернулось так, словно меня провели на доверии. Слышал ли меня Бог? Откуда мне знать, если я не могу Его почувствовать? Ну не помолюсь я сегодня — и что, это мне хоть как-то повредит?

Мое смятение достигло пика — и вдруг из путаного вороха мыслей родилась простая и ясная фраза:

«Поступай правильно».