Молитва нейрохирурга

Сэм, худощавый брюнет, в свои сорок пять был скептиком и реалистом. В США он эмигрировал и жил по нашим меркам небогато, но в те годы решил круто изменить свой жизненный путь и вернулся в медицинскую школу — учиться на санитара. Ему оставалось пройти еще несколько курсов. На приеме он сказал, что ему все труднее ходить и двигать руками. На сканировании открылась страшная истина: интрамедуллярная артериовенозная мальформация. Двоюродная сестренка фистулы — только здесь артерии и вены намертво сплетаются в позвоночнике и спинном мозге. Как только я это увидел, меня словно пнули под дых. Наш кораблик плыл прямо в сердце шторма. Тело Сэма словно призывало только к одному — отказаться от лечения.

Позвоночник — это часть центральной нервной системы, так что нейрохирурги часто работают и с ним. Артериовенозные мальформации — самые рискованные проблемы, с которыми мы сталкиваемся. И более того, у Сэма она возникла в верхней части спинного мозга, а это означало одно: если операция пройдет плохо, он рискует онеметь ниже шеи. Но еще хуже — намного хуже, — было то, что мальформация, скорее всего, росла все сорок с лишним лет и все время давила на вену, отчего прямо посреди позвонка распухла громадная аневризма. В шейном отделе я таких крупных почти не встречал: ее диаметр составлял два сантиметра. Она расширила костное отверстие в спинномозговом канале и изменила его форму, прижав спинной мозг к кости — и медленно его разрывая.

Спинной мозг похож на канат плотно переплетенных нервов. Толщиной где-то с палец, он тянется от шеи вдоль спины и соединяет головной мозг с телом. У Сэма это был не канат, а шнурок, обернутый вокруг аневризмы, точно ночная сорочка. Все сигналы от мозга к телу шли через эту драную тесьму. Любое неверное движение, любой отек могли нанести нервам непоправимый урон и разорвать спинной мозг, оставив Сэма на всю жизнь паралитиком.

Столь опасные случаи появлялись у меня раз за пару лет. Вскоре я понял, что этот будет одним из самых опасных. О постепенном решении проблем здесь думать не приходилось: я не мог разобраться с мальформацией, не закрыв аневризму, — и не мог закрыть аневризму, не разобравшись с мальформацией. Все или ничего. Предстояло исправить обе проблемы одновременно — или даже не начинать.

Я все это объяснил. Сэм вроде как понял, что с позвоночником играть опасно, — но, видимо, упрямо считал, будто его можно вылечить без особых проблем. Начался какой-то «тяни-толкай»: я говорил ему, что стоит на кону, а он смотрел на меня так, будто я то ли приукрашивал, то ли утаивал правду. Он словно никак не мог признать — впрочем, как и многие другие, — что медицина не всесильна и что мы, как говорится, «приплыли». Впереди маячила «терра инкогнита». Но я уверил его, что мы сделаем все возможное.

Изучив варианты, Сэм загрустил. Он решил отложить лечение на три месяца и продолжить занятия в школе. С каждым днем он все больше слабел. О карьере можно было забыть — он еле двигался и терял ловкость рук. Все признаки указывали: несколько лет — и его ждет коляска. Наконец он позвонил мне и сказал, что решился на операцию. Иных возможностей не предвиделось, и он согласился рискнуть.

К операциям я всегда подхожу очень тщательно. А к этой — готовился как никогда. Я по многу раз проверил каждый снимок, не переставая спрашивать себя: что можно сделать? Что нужно сделать? Как много я могу сделать? А без этого не обойтись? А если проще? А если отложить это на потом? И как это отразится на всей жизни больного? Стоит ли игра свеч?

Все ответы вели к одному: промедление смерти подобно. А так мы могли сохранить возможность движений. Организм мог залечить повреждения, которые эта скрытая мальформация причиняла позвоночнику на протяжении десятилетий. Может, Сэм даже вернулся бы к нормальной жизни.

Исчерпав варианты, я позвонил коллеге, чтобы узнать, не было ли у него других идей. Их не было. Я часами напролет думал о том, как провести лечение. Требовалось перекрыть и аневризму, и мальформацию — иными словами, заблокировать специальным клеем сплетенные сосуды и закупорить внутреннюю аневризму. Так мальформации обычно и лечат. Но я понятия не имел, как отреагирует столь громадная аневризма, расположенная в такой чувствительной области. Если бы удалось остановить приток крови, расширявший аневризму с каждым ударом сердца, давление на спинной мозг могло бы снизиться. Но был риск и того, что аневризма, напротив, расширится, усилит давление, и — паралич. В молитве я просил Бога дать мне ясный разум и особые указания на этот случай, в котором было так много переменных. Наконец я убедился, что подготовка проведена на все сто — и с медицинской стороны, и с духовной.

Мы с Сэмом вместе молились на приеме, за день до операции. На следующее утро я вошел в операционную, накинул свинцовый фартук и встал рядом с пациентом, погруженным в наркоз. Техники готовили инструменты и область прокола, куда нам предстояло ввести полые оболочки и катетеры.