Молитва Каина

Сказка была складной и удержала его от немедленного желания пойти и утопиться в том же болоте, или что иное над собою проделать, – оттого, наверное, и взялся за сочинительство терзаемый горячкой мозг.

Но сказки хороши лишь для детей.

Он возрастал и изучал науки, и чем дальше, тем яснее становилось, что нет на свете никаких «Царь-жаб», да и «лягушиных князьков» не встречается… Кусочки сказки отваливались от были, и становилась та проста и неприглядна: он сгубил брата. Убил своей рукой, не протянутой в самую важную и нужную минуту.

Мысль эта оформлялась и взрослела вместе с ним, он не хотел с ней жить, и когда пришла пора, выбрал службу, куда не многие стремились, и тот ее раздел, где долго не заживались.

Он отчего-то зажился и дожил до нового витка сомнений, пришедшего после десятка лет службы: а вдруг и правда что-то было, что-то таилось там, под обманчивой гладью болотца? Не демоническая сила, принимающая лягушачий облик, разумеется, – но некое малоизвестное и крайне редко попадающееся существо, вполне реального животного происхождения?

Он бывал по службе в Европе, неплохо овладел тамошними наречиями и при оказиях стал искать знакомства с учеными, превзошедшими натуралистические науки… И здесь искал, в Петербурге, в Академии.

Ученые люди, не зная о его беде, все надежды губили безжалостно: нет и не было таких существ, и лишь необразованность простых сословий порождает мракобесные выдумки… Один прибыток от впустую истраченного времени случился: герр Мессершмидт, лейденский натуралист, зоолог и ботаник, растолковал причину давнего морока. Есть, дескать, такое растение, на болотах произрастающее (запамятовал сейчас его латинское название, а русского герр не знал), – неприметное, стебельки едва надо мхом болотным возвышаются. Толку от травки никакого, вреда тоже, никто и внимания не обращает. Лишь в начале лета, несколько дней, растение цветет и некие дурманящие ароматы выделяет. Если ветерок дует, все ничего, а в безветрие, да еще низко склонясь, надышаться можно до беспамятства иль до видений наяву… Наверное, он надышался, что вины его не уменьшает, – не мороков пугаться надо было, а брата спасать. Он испугался и не спас. Потом он отучил себя бояться. Но, вооружившись новыми своими качествами, вернуться в прошлое не мог.

Он думал, что нового и худшего оборота в той истории не случится, все страшное уже произошло, и с этим ему жить. Он ошибался, и выяснилось еще одно, вовсе уж неприятное обстоятельство… Когда скончался отец, он был в службе четырнадцатый год и, разбирая семейные бумаги, узнал новое, ранее неизвестное: оказывается, у отца имелся брат… Причем, что удивительно, тоже родившийся с отцом в один день, но внешне отличавшийся. О существовании дядюшки он никогда не слышал – тот умер до его рождения, на двенадцатом году жизни. Нечаянно убился, играя в свайку… Брат его, отец будущего Каина, тоже принимал участие в игре.

Совпадение показалось странным, а служба приучила его не верить в совпадения и доискиваться до причин странностей.

Еще глубже в недрах семейного архива он обнаружил историю своего двоюродного деда, в малолетстве залезшего на дерево за птичьими гнездами, свалившегося и отошедшего после двухнедельной болезни… Там было иное, братья оказались не близняшками, но погодками, и все же нашлось сходство: на дереве упавший находился совместно с братом.

Предшествовавших поколений архив не касался, но он неплохо освоил науку розыска… Две вакации провел в разъездах по былым местам жительства предков, поколесить пришлось немало, дворян в те века испомещали произвольно, забирая поместия в одних губерниях и выделяя на других концах державы. По губернским архивам и по церковным записям смертей и рождений он проследил историю рода до времен Бориса Годунова, упустив лишь три звена в цепочке, выпавшие из-за пожаров и бедствий Смуты.

Древо его предков было ровным и прямым, ни единого побега в сторону. Девочки в семье не появлялись ни разу. Мальчики рождались всегда по двое, иногда зараз, иногда, реже, разделенные годом или несколькими. До взрослых лет доживал лишь один из двоих. Всегда – лишь один. Метрические книги не давали понятия о причинах смерти, но он был уверен, что бывали они самые разные, включая болезни. Трудно заподозрить младенца девяти дней от роду, что он, невольно или злоумышлением, помог скончаться брату, рожденному в один день с ним…

Он понял, что на роду лежит проклятие. И заподозрил, кто родоначальник… Да, да, тот самый, первый… Он не мог доказать свое подозрение, но и отделаться от него не мог. Он решил окончить затянувшуюся историю. Слить в никуда помеченную кровь… На грех самоубийства не пошел, хотя ему, наверное, хуже бы не стало… Постановил уйти, не оставив потомства.